— Ну и парочка! — вздохнул отец. — Крест мой тяжкий…
Николай взглянул на часы.
— А где они сейчас достанут? По указу-то еще не положено.
— Добудут. Тут у них корпорация… Прямо беда! Ну, ладно. После собрания повезу начальство на строительство птичника да по полям, так что до вечера!
— До вечера! Завтра поеду, после обеда.
— Ну, значит, увидимся.
Хотелось спросить еще и про Олега, младшего братишку, но отец торопился, и Николай не стал задерживать его.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
— Томка?! Ты ли это?
— Колян?! Ох ты, бляха-муха! Ну, тебя не узнать!
— Что, сильно изменился?
— Ну! Важный стал и вообще. Городской!
— А ты все такая же, стройная и молодая. На еде экономишь? Или работа нервная?
— А чё нервничать, работаю честно. Служу народу!
— И себе… да? Ну, признавайся, есть мало-мало?
— Ох ты какой, так прямо и выложила все секреты. Лучше про себя скажи. Кое-что доходит до нашей глубинки, но все слухи, слухи… Это не твоя машина возле дома стоит?
— Моя.
— Ох ты! Ну, Колян, это уже уровень! И куртка на тебе — попе! Японская? Ага, «Ойва». Где брал?
— Там больше нет. А что? Надо?
— Не откажусь.
— Тебе? Или милому дружку?
— Фу! Дружков еще баловать — себе! Ну как, сговоримся? Ты себе еще добудешь. А, Коля?
— Нет, Томчик, не подторговываю, пока хватает.
— А может, продашь по дружбе?
— Нет, сам люблю форс.
— Да-а, тебе идет. Вообще ты молодец, выгребся из этой дыры. А мы — цветем и пахнем…
— Ну, ну, не прибедняйся, в ушах, на руках — золото, а под халатиком — дефицит…
— Был дефицит, до восьмого класса берегла, дура! Мог бы и тебе достаться, если б не куролесил тогда с Веркой Токмаковой. Помнишь или забыл?
— Такое не забывается! А что с Верой? Здесь? Или…
— Или. У нас же парадоксы. Парни почти все в навозе остались, а девки, я не в счет, раскатились — кто куда. Верочка твоя аж в Хабаровск, три карапуза, муж монтажник, свекруха ведьма. Счастья — полные джинсы. Кто тебя еще интересует? Клавка? Танька? Любка? Зинка?
— Ну дает! Ты что, протокол вела?
— Не я одна — полдеревни! Так что, Колечка, про тебя все-все известно, смотри, будь осторожней на поворотах.
— Ладно, учту. А как Ванька Пузырь?
— Ванька после школы в армию загремел, остался на сверхсрочную, женился, прошлым летом приезжал — с двумя голопузиками. Баба у него вполне, по нему, такая же мордоворотка. Счастливы — ажно поседели оба, гыркаются на всю улицу, он ей поддает.
— А чего?
— Пьет.
— Он?
— Она!
— Двое детей и пьет?
— Хорошо еще не колется. А то у нас мода пошла, дурошлепы колются и клей нюхают. Весь мак по огородам пообрезали.
— А ты? Не балуешь?
— Что ты?! Мне моей жизни хватает — отрава!
— Мужик дрянь?
— Эх, Коля, Коля, городской, а вопросы задаешь какие-то наивные. То, что мужик дрянь, это как бы само собой… Да эх, о чем мы! Лучше про себя, Коля, ты- то как? Обженился, сын растет. Это мы знаем, по деревенскому радио передавали. А сам-то доволен?
— Я-то? При жене, при квартире, при машине — чего еще надо? По современным стандартам — да!
— Дурака валяешь. Знаю тебя, не за тем в город драпанул, в науку влез. Тебе, Колечка, высоко летать хочется, и мозги ты мне не запудривай. Высоко! А сюда завернул лишь на минутку, блеснуть, покрасоваться, пенку снять с жизни. Вот-де какой я, глядите, кто помнит! Гордец ты, Колечка, гордец.
— Гордец? Ха-ха. Гордец — не подлец, а молодец.
— Верно. Я ж ничего, так, размышляю про себя. Может продавщица поразмышлять?
— Ну, разумеется, если есть чем…
— Ох ты, язвенная моя болезнь!
— А что это густота такая на прилавках? Кильки в томате да помидоры зеленые маринованные — любимое кушанье сельских тружеников?
— А семь лет назад гуще было? Икра и крабы стояли? Народ, знаешь, как-то отвык от продтоваров в магазине. Соль, спички, мыло имеются — и довольны. Продтовары сами делают.
— А это самое?
— О! С «этим самым» большие строгости. Одно время по талонам выдавала, чуть ли не передовикам, как поощрение. Хохма, да?
— Кто ж это такой идиотизм придумал?
— ЦУ с района. Твой батька возмущался, возмущался, потом поссоветом приняли решение: никаких талонов, но в страду — ни одной бутылки. Строго.
— А Чиликиным дала? В страду, между прочим…
— Эх, Колечка, не будь ты таким законником. Тебе их смерти хочется? Ну не дай я им, они завтра же помрут. У них и так жизни осталось, наверное, на один понюх, еще и этого лишать. Правильно говорит твой отец, дескать, каждый закон надо применять с умом, не стричь под одну гребенку всех и каждого. Да, Чиликиным дала — из гуманных соображений.