Димка растерянно закрутил глазами, соображая, что сие значит.
— Один — левый, другой — правый, — подсказал Николай, чувствуя, как запылало почему-то левое ухо.
— Нет, — возразил Оксиюк-младший, — один — папин, другой — мамин.
У Николая горели уже оба уха, но притронуться к ним, проверить, с чего это взбрело Димке, что одно из них красное, он не решался: если там осталась Ларисина помада, то шустрый Димка обязательно объявит и об этом…
По знаку юбиляра открыли две бутылки шампанского, быстро наполнили фужеры цветного стекла, и Оксиюк-младший, грузно поднявшись, начал тост:
— Дорогой дедуля! И ты, молоденькая наша бабушка!
— Прабабушка, — поправила Калерия Ильинична с застенчивой улыбкой.
— Нет, бабуля! — выкрикнул Димка.
— Правильно! — поддержала Аня. — Бабуля!
— Минуточку внимания! — призвал всех к порядку Оксиюк-младший. — Никаких прадедушек, никаких прабабушек! Давайте выпьем за двух молодых людей. И — ни слова о юбилее! Да, да, недавно я прочитал одну рукописную книгу, перевод с английского. Некая мадам, врач по профессии, убеждает читающую публику, что можно дожить до ста восьмидесяти и даже до семисот! Все очень просто — надо, прежде всего, не отмечать дни рождения. Вообще не замечать время, не делать никаких зарубок — ни лет, ни месяцев, ни дней! Этак паришь в счастливом эфире, созерцаешь окружающий мир и — без всяких эмоций! Долой эмоции и время! Да здравствуют наши молодые! Горько!
Дедуля поморщился, Калерия Ильинична всплеснула руками, растерянно посмотрела на дедулю и сама, приподнявшись, поцеловала его в щеку. Дедуля чокнулся с ней бокалом шампанского, выпил залпом и принялся за еду. Торжественная часть на этом кончилась, заговорили кто о чем.
— В чем это у тебя ухо? — тихо спросила Аня, придвинувшись вплотную к Николаю.
— В вакуумной мастике, — не моргнув глазом, сказал Николай. — Был в институте, помогал Жоре Сазыкину, кое-как нашли течь, вот и измазался.
Аня подала ему салфетку.
— А разве мастика красная?
— Всех цветов бывает…
Николай вытер на всякий случай оба уха и, скомкав салфетку, положил на краешек стола. Аня тотчас взяла ее и зажала в кулачке.
— Как это ни печально, увеличение продолжительности жизни тормозит прогресс общества, — сказал дедуля, наливая себе еще шампанского. — Старикам свойственна инертность, стремление к стабильности, а более частая смена поколений обеспечивает более эффективное обновление, следовательно — прогресс. Счастье, думаю, где-то посерединке, во всяком случае — в умеренности.
Мищерин, сидевший молча, со вздернутым плечом, перекособочился на другое плечо и, подняв фужер, к которому еще не притрагивался, сказал:
— А моя внучка, Валетка, определила счастье так: это — переносить котят через дорогу, по которой мчится транспорт. Извините за сравнение, но это относится ко всем нам. В этом и есть истинное счастье, остальное — суета сует и томление духа. Тут, сами понимаете, скрыта определенная возможность для неплохого тоста, но я боюсь обидеть весьма солидных людей и потому ограничусь пожеланием здоровья и процветания Дмитрию Никифоровичу и Калерии Ильиничне, а также всем тем, кого они перенесли в свое время через дорогу.
Он чуть пригубил шампанского и отставил фужер с видом, красноречиво говорившим о том, как он не выносит спиртное. Дедуля же, наоборот, выпил с большим удовольствием и потянулся было за добавкой, но Калерия Ильинична шлепнула его по руке, и все засмеялись. Засмеялся й сам дедуля, моложаво блестя вставными великолепными зубами.
— Вы не должны слишком хвалить меня сегодня, а то умру от радости, — сказал он. — Да, да, истории известны такие случаи. Не верите? Извольте. Софокл умер от радости. Папа римской католической церкви, кажется, Лев Десятый — тоже. Я не Софокл и не папа римский, но тоже папа, даже в кубе, а потому ничто «папское» мне не чуждо.
— Браво! — воскликнул Оксиюк-младший.
— Я рад, действительно рад, друзья мои. — Дмитрий Никифорович чуть склонился к Калерии Ильиничне, положил руку ей на плечо. — Помнишь, Лерочка? «И если глупость, даже достигнув того, чего она жаждала, все же никогда не считает, что приобрела достаточно, то мудрость всегда удовлетворена тем, что есть, и никогда не досадует на себя». Помнишь?
Калерия Ильинична, склонив свою изящную седую голову и растроганно улыбаясь, похлопала по лежащей на ее плече руке мужа — конечно, она помнит все, что связано с этой латинской премудростью.
Угощений было много, стол буквально ломился от блюд, но все было простое, без особых ухищрений: селедка с луком, красные помидоры, соленые огурчики, пироги с капустой, грибы соленые и грибы маринованные, брусника с яблоками, колбаса двух сортов, рыбные консервы, икра кабачковая болгарская и болгарские же маринованные помидоры, языки говяжьи на нескольких тарелках. Стояли и разные приправы — горчица, перец, хлеб и чисто сибирское изобретение: красный перец с чесноком и помидорами, пропущенными через мясорубку, — так называемый горлодер.