— Из гуманных…
— Ну чё, чё рыгочешь? Думаешь, один план в голове, одна выручка?
— План?
— Ну. Чё удивляешься?
— У тебя тоже план? На водку?
— А как же! Кругом план и у меня. Правда, нынче, после Указа, премия — тю-тю. Чем торговать-то?
— А мне дашь? Из гуманных…
— Ой, а ты же не пил. Неужто начал?
— Нет, нам, ученым, выпивать категорически противопоказано — нейроны гибнут. Идут стакан на стакан. Стакан хряпнешь, стакан нейронов — на помойку, а ими-то как раз и шурупят. Стакан нейронов — это, считай, целая куча мозгов, сто научных открытий.
— Ой-ей-ей, бедненький, как же ты живешь? И баба, поди, не пьет?
— И баба.
— Зачем же берешь?
— За встречу надо выставить бутылец? Как считаешь?
— Надо.
— Вот. Один ученый выступал по телевидению, сказал, что мы алкогольно запрограммированное поколение.
— Как это?
— Ну, алкоголь внедрился во все жизненные ритуалы: за встречу, за знакомство, с горя, с радости, с рождением, на свадьбе, на поминках, в праздники — обязательно под звон бокалов…
— Стаканов!
— И стаканов. Так вот, пока не искореним, трудно нам придется.
— А ты веришь? Можно справиться? Я — что-то нет.
— Веришь — не веришь. Не те слова. Надо радикально, как хирурги: чик — и всё!
— А как?
— Наука придумает…
— Ой, а что ж нам-то, торговле, делать? Чем торговать? Особо тут, в глубинке…
— Цветы будете продавать!
— Цветы?! Ну и чудик ты, Колька! Цветы! Коров цветами кормить?
— Нюхать и любоваться! Вместо клея…
— Ага, мы и так горим каждый месяц, тогда вообще закроют.
— Пойдешь в колхоз, на ферму, все рекорды побьешь, в Москву поедешь, на ВДНХ! Как перспектива?
— Ага, спасибочки! Вон, в «Сельском часе» иногда показывают дояров, вот пусть мужики и рвут руки, с нас хватит. А то и рожай им, и корми их, и скотину держи, а они пузо отращивают, по кабинетам расселись, клопы!
— Чего это ты на мужиков ополчилась? Всех под корень?
— А чё! По молодости, по глупости интересуешься, а потом — тьфу! Можно без вашего брата обойтись — за милую душу.
— Грустный вывод, подружка, очень грустный. Тебе не кажется, что рановато еще говорить таким образом? А?
— Нет, не кажется! Ты там в городе учился, женился, не хочу ни в чем тебя упрекать, твое право, но мы тут свою кашу едим, давимся, да едим, потому как деваться некуда! Куда я от матери? От дома? От скотины? Куда?
— Была б охота… Ты же не прикована, паспорт на руках, вот и решай. Твоя жизнь, ты — хозяйка!
— Красиво говоришь, гражданин начальник! Красиво, да невкусно, съешь — вырвет.
— Неподходящий вариант? Ну, как знаешь. Денежки получите, пожалуйста.
— Ах, ах, вы нас осчастливили, ждем вас еще и еще.
— Вы так любезны, так любезны, буду брать товар только у вас.
2
Николай сунул бутылку в багажник, закрыл на ключик. Возле него затормозил самосвал с голубым капотом — ЗИЛ. Из кабины высунулся, повиснув на подмышке, водитель — лошадиные зубы, нахальные зеленые глаза. Оглянувшись туда-сюда, подмигнул Николаю:
— Бензинчик надо?
Николай прикинул: канистры две мог взять — и вскинул два пальца.
— Семьдесят шестой? — уточнил парень. Николай кивнул.
Шофер махнул рукой: за клуб! — и покатил вперед, к клубу. Николай сел в машину, поехал следом. За клубом, перед глухой стеной, скрывавшей их от всевидящих деревенских глаз, парень шлангом наполнил две канистры. Пока бензин переливался из бака в канистры, он отплевывался, тихо матерился — в спешке хлебнул, засасывая ртом в шланг. Его голое по пояс тело было черно от загара, на плече вытатуированы женский профиль и имя — «Марина». Рассчитываться за бензин пришлось по городскому тарифу — три рубля за канистру.
— Стираются грани между городом и деревней, — сказал Николай с усмешкой.
— Ну, — кивнул шофер, — не горючку толкаю, а умственный труд. Теперь должен шурупить, как еще достать, да как записать, чтоб совпало по спидометру, да еще экономию наездить, да за бутылкой успеть. Тяжелая умственная нагрузка. Физика с математикой!
Он с прыжка скользнул за руль, вжикнул стартером и, рванув с места, умчался как сумасшедший.
Возвращаясь, Николай медленно ехал уже мимо памятника, когда на лужайке возле дома остановился большой бело-голубой автобус. Николай затормозил, решив переждать. С шипением отворились передние дверцы, и первым сошел на землю Олег — личико мамино, тонкое, нос вздернутый, рот маленький, щеки с ямочками, а сам — длинный, нескладный, сутуловатый акселерат-переросток, в кого, непонятно, на ближайшем родственном горизонте таких каланчей что-то не наблюдалось, вся обозримая родня и по отцовской, и по материнской линии среднего и ниже среднего роста.