— Вам конец, узкоглазый! — эта тварь не боялась даже возведённой мушки. — Вы все отправитесь в ад во славу нашего дела!
Он знал о чём говорит, потому что в следующий момент отказал и другой двигатель. Я не успел опомниться, как один из моих подчиненных в панике попытался разгерметизировать самолёт, чтобы спастись.
Мы падали, и все кто был на борту понимали — нам не выжить упав на скалы.
Я попытался вырубить Шемиля, но Хаял уже выхватил пистолет испуганного парнишки и точным выстрелом убил несчастного.
Стрелять на борту самолёта было верхом глупости, но Хаял не сдавался. Пока Шемиль откровенно скалился мне в лицо, он уже собирался стрелять и в пилотов.
— Я этого не хотел…
Ухмылка на лице Шемиля застыла в тот момент, когда пуля, выпущенная мной попала в цель. Каждый раз отбирая жизнь, я старался забыть как выглядит лицо того, кого я убил.
Но лицо Шемиля я буду помнить ещё долго. Именно это лицо будет приходить ко мне в кошмарах, именно оно заставит меня забыть о том, кто я…
Я знал, что умираю. Отрывками ко мне возвращалось сознание и я слышал хрип собственной крови в лёгких.
В первый раз открыв глаза, я был словно в тумане. Сознание понимало, что это болевой шок, и за ним последует конец. Вокруг были лишь трупы, которые буквально висели в лианах, что торчали из обломков фюзеляжа. Я не мог видеть Мина. Я не мог даже пошевелиться.
Во второй раз открыв глаза, я подумал что умер. Банально, но я поверил, что передо мной ангел. Она смотрела на меня обеспокоенным взглядом и что-то говорила… Медленно, но я всё же понял, что это обычная женщина… Я понял, что ещё жив.
Мне так хотелось тепла. Я так боялся уйти в одиночестве, что схватил незнакомку за руку и попросил об одном — не оставлять меня.
Она была напугана, в её глазах стояли слёзы, а по лицу текла вода. Видимо шёл дождь. Я уже не слышал ничего, и почти не видел… Я умер.
— Впустите меня! Вы ополоумели!
В третий раз я очнулся от того, что кто-то жутко вопил на английском. Если я различаю речь, значит старуха с косой ушла в отпуск.
— Он под стражей вьетнамских военно-морских сил! Вы итак препятствуете его задержанию!
— Он пациент! И прямо сейчас он нуждается в пище, мать вашу! Вы люди вообще?!
Я помотал головой и ухмыльнулся, когда заметил, что лежу на больничной койке под капельницами в полевой палатке. Но не это меня развеселило, а то что я был прикован наручниками к койке, словно цепями.
— Вы же его как собаку на цепь посадили!
— Послушайте, вы кто?
Мне тоже было интересно, кто это так прелестно защищает мою честь и жизнь, так отборно ругаясь красивым голосочком.
— Младший солдат военно-полевого госпиталя Мила Герман! Теперь вы меня впустите, чтобы накормить заключённого?
Мила Герман? Странное имя… Явно не американское, и даже не европейское.
Я попытался привстать, но боль в левом боку прибила меня обратно к простыням. А тем временем ураган таки ворвался.
Она вошла с двумя контейнерами в руках, и продолжала ругаться на непонятном мне языке. Волосы собраны в пучок почти на макушке, глаза огромные и злющие, губы выпучены…
Боевая рычащая пантера, не иначе. Я так засмотрелся, что даже рассмеялся. А зря…
— Ты очнулся!
Ни тебе здравствуйте, ни тебе добрый день.
Тем временем спектакль продолжался, ибо в палатку влетел вьетнамец в форме с криками о том, что я опасный убийца и вообще террорист.
И тут, я застыл… Таких слов я уже не ожидал когда-то услышать. Я свыкся с тем, что все считали меня либо ходячим трупом, либо убийцей.
— Он не убийца!!! Он такой же военнослужащий как и вы! И вам придётся еще не раз извиниться перед этим человеком, потому что я уверена, что он не преступник.
Как эта девушка определила, что я не сбежавший террорист, я не мог понять. Она лишь посмотрела мне в глаза и сдула прядь волос с лица.
— Вы чокнутая! Вы и ваша эта докторша — обе ненормальные.
— На том и порешили! — шикнуло это чудо, и выгрузило контейнеры на столик. — А теперь я должна осмотреть пациента и убедиться, что он сыт.
Вьетнамец, что-то шикнул, а потом отчего то заржал. Я то знал, что он сказал в адрес девушки. Служба требовала знать несколько языков, на которых разговаривают в тех точках, где я работал.
Поэтому я наплевал на боль и приподнялся, облокотившись на бортик койки.
— Ты знаешь, что в нашей тюрьме делают с теми кто так обращается к женщине?
Вьетнамец застыл, и улыбка исчезла из его лица. Мы общались на его языке, и он понимал, что это не попытка покрасоваться перед бабой.