Но меня ждали другие неприятности. Вряд ли стоит описывать, как выглядел доктор Монардес, наблюдавший за пожаром в хлеву, и в каком настроении он был на следующий день. Пока мы гасили пламя, он ни о чем не спрашивал, но утром стал размышлять, а также допытываться, как возник пожар. Я ожидал чего-то подобного. Меня не удивило и безапелляционное утверждение Хесуса, что во всем виноват я. Он предполагал, что я закурил сигариллу, а потом заснул, не погасив ее, и она подожгла солому. Разумеется, я категорически все отрицал. Конечно, я помнил, как раскурил сигариллу, но также ясно помнил, что погасил ее перед тем, как уснуть. Но если бы я это сказал, то доктор ни за что бы мне не поверил, и мне бы досталось по полной. И тогда прощай учение, прощай медицина… Назад, на улицу, в трактиры, где снова пришлось бы зарабатывать на хлеб фокусами с дымом… Нет, этого нельзя было допустить.
Доктор, однако, был склонен верить Хесусу. Я скептически поднял бровь, наклонил голову набок, сделал гримасу, которую трудно описать, но которая, я интуитивно чувствовал, могла подействовать убедительно в этой ситуации, и сказал (все это одновременно!):
— Сеньор, давайте рассуждать логически! Если бы я и вправду заснул с зажженной сигариллой, то она прежде всего подожгла бы солому возле меня, и я сгорел бы первым. А огонь, как утверждает Хесус, вспыхнул в глубине хлева, рядом со мной, но с другой стороны.
— Может быть, сигарилла покатилась туда… Или, кто знает, как это произошло, — возразил Хесус.
— Ну да, — махнул я рукой, — это тебе не холм у реки, чтобы она покатилась. Так не бывает!
Здесь я рискую отклониться от темы, чтобы высказать неожиданное, быть может, для читателя предположение: огромную роль в данной ситуации сыграла моя лицевая мускулатура, которая прекрасно развилась за время сеансов виртуозного курения в трактирах. Разумеется, я использовал все ее возможности, чтобы сопроводить свои слова убедительной мимикой. И должен вам сказать, что, к моей радости, это подействовало. Доктор оторвал от меня взгляд, медленно повернулся к Хесусу и холодно уставился на него. Я чувствовал, как в его груди набухает гнев.
— Нет, сеньор, нет, — испуганно сказал Хесус.
«Вот это он напрасно», — мелькнуло у меня в голове.
— Скотина, я тебя убью! — заревел доктор. — Что ты делал в тот час? Почему не спал?
Хесус бросился бежать, а доктор последовал за ним, размахивая тростью. Я уже упоминал, что доктор Монардес использует трость, только чтобы выглядеть элегантным, по сути он и без нее передвигается достаточно быстро. Однако и Хесус бегает быстро, к тому же он намного моложе. Оба промчались по площадке у дома и завернули за угол. Я облегченно перевел дух и, прислонившись к стволу груши, возле которой стоял, закурил сигариллу. Голова немного болела. Я подумал, а что если и вправду Хесус устроил пожар? Нет, честно говоря, это казалось маловероятным.
В конце концов доктор позвал нас обоих и сказал:
— Слушайте меня, сукины дети! Я не знаю, кто из вас устроил пожар и что точно произошло. Если кто-то из вас виноват, пусть считает, что ему крупно повезло. Колоссально повезло! А сейчас вы оба начнете работать, немедленно, не откладывая! Я требую, чтобы максимум за месяц вы отстроили хлев. А я на это время найму себе другого кучера, чтобы ездить по вызовам, потому как ты, дурак, не сможешь быть в моем распоряжении. — Доктор замахнулся тростью на Хесуса, но тот быстро отскочил в сторону.
— И вы будете работать, если понадобится, днем и ночью, — продолжил доктор уже более спокойно, — но я требую, чтобы через месяц здесь даже следов от пожара не осталось. Никакого огня! Никаких следов! Чтобы все было гладким, как каток! Как в Дании!
Дания… Верно, это же страна на севере! Как я сразу не догадался?
В общем, так и получилось, хоть и не за месяц, а за два. И поскольку в этот период я все равно не мог сопровождать доктора, то воспользуюсь возможностью и вернусь немного назад во времени, чтобы рассказать, почему мы вообще тогда поехали в Англию. Как мне кажется, это очень даже важная подробность.