— Мониподио, — подсказал я.
— Да, да, Мониподио. А разве у Синдиката воров были какие-то проблемы с глупым Пабло? Скорее всего, нет. В противном случае он уже давно бы исчез и без твоей помощи. Так что вполне вероятно, этот самый Мониподио дело не одобрит. А если одобрит, то тут уже возникнет конфликт не между тобой и Дуваром, а между Дуваром и Синдикатом воров. Тогда тебе придется заплатить не только Ринкону, но и всему Синдикату. И это тебе выйдет намного дороже, чем ты себе представляешь. Гораздо дороже, — повторил доктор Монардес. — Тебе нужно было поговорить с Дуваром еще в самом начале, — продолжил доктор, видимо, заметив мой отчаянный вид. — Сразу, когда ты решил продавать этот самый «пищевой» табак.
— Мне тогда в голову не пришло, — уныло ответил я.
— Да, ты об этом не подумал, — согласился доктор Монардес.
— Я думал его просто вышвырнуть, — сказал я, немного помолчав.
— И это можно было сделать, — покачал головой доктор, — но как-то по-другому. Тебе нужно было не только делать вид, что Дувара не существует, но убедить крестьян, что ему нельзя верить. Абсолютно ни в чем. Так что, когда он начал бы им внушать, что «пищевой» табак — никакой не пищевой, а самый что ни на есть обычный табак из Тринидада, который каждый может приобрести в севильском порту, они бы ему не поверили. Но тогда тебе понадобилось бы заниматься и родами животных, и всеми теми вещами, которые ты доверил делать Дувару. Нужно было его отстранить от всего, не давать ему никаких шансов и никакого пространства для работы. Например, я поступил бы так с доктором Бартолло, если бы это вообще было возможно. К сожалению, невозможно. Уж не думаешь ли ты, что мне непременно надо читать лекции в Университете или трижды в неделю работать в Больнице милосердия? От подобной деятельности еще никто не разбогател. За три-четыре дня я получаю от своих клиентов намного больше. Но если я где-то в чем-то участвую, то там нет места доктору Бартолло. Именно так и делаются подобные дела.
Я молча кивал.
— Спасибо, сеньор, — сказал я спустя немного времени и поднялся. — Ваш совет, как всегда, был для меня очень ценен.
— Если бы и я мог сказать то же самое, — засмеялся доктор и тоже поднялся. — Поехали со мной, и осмотрим донью Марию Эрменсию. Ту девицу, помнишь, с неприятным запахом изо рта. Оказывается, она уже беременна.
— Ну да! — воскликнул я. — Вот это новость! А словно вчера было…
— Время летит, — ответил доктор. Позднее, когда мы уже выходили из его кабинета, он сказал: — Оставь ты этих животных, Гимараеш. На что они тебе сдались? Фекалии, удобрения, тупые крестьяне… Зачем? Нет никакого смысла заниматься низшими видами, если ты можешь лечить высший вид животного мира…
— Но ведь я зарабатывал, сеньор, — ответил я.
— Да, конечно, — сказал доктор Монардес, надевая перед зеркалом шляпу. — Но если ты хотел стать торговцем, то нужно было обучаться у Эспиносы, а не у меня. А он бы тебя в ученики не взял.
И это тоже правда. Но в следующие несколько дней я продолжал думать, как мне поступить. Нет, мои мысли были не о Дуваре — доктор Монардес сумел просветить меня в этом плане, а о ветеринарной медицине вообще. О «пищевом» табаке можно было забыть — он навсегда перешел к сеньору Эспиносе, но все-таки казалось, что и у меня оставался шанс… В конце концов я решил отступиться. Разумеется, я мог бы продолжить лечить животных. Как говорится, для всех есть место под солнцем. Вопрос в том, какое это место. Я испытывал тягостное чувство. Мир вдруг сузился, словно источник, который закрыли большим камнем, и из-под него еле просачивался тонкий ручеек. Вокруг тебя тысячи невидимых стен, некоторые пути вообще закрыты, запрещены, и только немногими ты можешь воспользоваться. Ты должен быть очень сообразительным, сильным, решительным, порой даже безрассудным, чтобы суметь отодвинуть камень, лежащий у тебя на пути. И нет никакой уверенности, что ты сможешь это сделать. Легче разбить о камень голову, поскольку источник постоянно охраняют. Там и люди Эспиносы, и тот самый капитан Альварес, дюк де Леон с друзьями, даже Ринкон там. У тебя не остается шансов. Никаких. Ты можешь пройти, если они тебя пропустят. А зачем им тебя пускать? Для этого должна быть какая-то очень веская причина…
На следующей неделе мы отправились с доктором в Утреру и проехали через Дос-Эрманас. День был жарким, солнечным, на холмах вдоль дороги паслись стада животных — главным образом, свиней, но также и коров, иногда попадались белые кудрявые овцы, ослы, кони, буйволы, которых охраняли собаки. Животные. Мне вдруг стало грустно. Я высунул голову из окна кареты, глаза наполнились слезами. Животные добрые, особенно, если смотреть на них издалека. Мне пришло в голову, что после фокусов с табаком, которые я показывал в трактирах, они были моим первым серьезным коммерческим начинанием. Причем очень серьезным. Я был, что называется, на пороге успеха. Животные могли бы сделать меня богатым. Они не только кормят тебя, но и обеспечивают пищу для многих других. Бессердечные люди безжалостно пользуются ими и кормят лишь для того, чтобы потом употребить в пищу более упитанными. Словно тысячеголовый, тысячерукий хищник. А животные мирно себе пасутся на полянах, слегка покачивая головами и глядя огромными, ничего не понимающими и добрыми глазами. Интересно, что бы сказал о них Пелетье? Что бы он мог сказать, если бы в жаркий, солнечный день проехал под южным небом Андалусии через зеленые поля с кроткими (в большинстве своем) пасущимися животными? Вот карета уносит его все дальше и дальше на юг, и животные постепенно теряются из виду… «Прощайте, животные!» — вот что он бы сказал. Добрые, кроткие животные, прощайте! Храни вас Господь! Только он может вас уберечь…