Его взгляд — цепкий хищный взгляд, граничащий со звериным — прожигает во мне дыры до костей. Я прячу свой страх в намертво зажатых кулаках, когда он начинает двигаться в мою сторону.
— Давай без прелюдий, — устало проговаривает его второй подбородок. Он принимается снимать свою огромную потную футболку с мокрыми следами в области подмышек и спины, обнажая огромный волосатый живот. — У меня еще не было с зомбаком.
От его острой ухмылки начинают ныть мои исколотые вены.
Я пытаюсь подавить нервную дрожь в пальцах, осознавая, что нахожусь в борделе, публичном доме, притоне. Может быть, во всех этих местах сразу. Я не знаю.
Меня похитили и напаивали наркотиками, чтобы подавить мою волю и отдать в потные руки этого мужика, жаждущего секса с зомби? Отдать в лапы этого зверя с извращенной сексуальной фантазией?
Он подходит практически вплотную, прижимая меня к стене своим тучным волосатым животом. А я отчаянно желаю сократиться до размеров изюма, чтобы больше не испытывать рвотного рефлекса при одном только взгляде в его сторону.
Его потные тучные руки скользят по внешней стороне моего бедра, пока я вжимаюсь в стену, пытаясь слиться с этими безвкусными бордовыми обоями. Вторая его рука сжимает мою талию, а затем пробирается под рваную тунику, опускаясь к ягодице. В ушах раздается его довольный стон, плавно переходящий в животный рык. Крепко зажмуривая глаза, я изо всех сил бью его ногой в пах, отталкивая его тучное тело от себя как можно дальше.
— Дрянь такая! А, ну, стой! — яростно кричит он мне вслед, сгибаясь пополам от боли. — Стой, кому сказал!
Я уже бегу в сторону темного коридора, освещенного одной лишь тусклой лампочкой. Кровь стучит в ушах. Я не различаю звуки вокруг, лишь тяжело дышу, ощущая, как грудная клетка ритмично вздымается и опускается.
— Держите ее! Она ударила меня! — вопит мой потерпевший. — Я прошу… нет, требую! Немедленно предоставьте мне другую… более покорную шлю…
Откуда-то из-за угла вырастает здоровенный мужчина в черном одеянии. Я лбом ударяюсь об его сильную грудную клетку, тут же теряя равновесие. Он мгновенно ловит меня за руку, не давая ни единого шанса на падение, и в этот же момент прописывает оглушительную пощечину.
Мир вокруг начинает кружиться, перед глазами появляются мелкие вспышки света. Я продолжаю смотреть на его пухлые губы. Они шевелятся и что-то говорят, но я улавливаю лишь отголоски его слов.
— … так дело не пойдет. Ты…слышишь меня? Ты должна отработать… а иначе не получишь…
Его лицо, искривленное от ярости — последнее, что я вижу.
***
Следующие несколько часов мое тело вновь ломает, мышцы сужаются в один единый комок, а тяжелые веки наотрез отказываются открываться. Мое тело горит, затем вновь перерастает в дикий озноб, и я уже готова молить о том, чтобы мне поставили очередной укол.
Лишь бы это прекратилось. Чтобы больше не чувствовать эту боль. Чтобы больше не осознавать приближение собственной смерти.
Пару раз мне кажется, что я умираю. Я всем нутром ощущаю приближение смерти. Она приходит ко мне через окно и поначалу нерешительно сидит на подоконнике, наблюдая за моими страданиями со стороны. Затем делает первый шаг в сторону кровати и садится на самый край матраса, ласково поглаживая ступни. А потом… в тот момент, когда я ощущаю ее максимальное присутствие, когда думаю, что все… В этот самый момент мою вену прокалывают тем долгожданным препаратом, после введения которого организм расслаблялся.
Нет, я не ощущаю волшебную эйфорию, как обычно бывает при употреблении наркотиков. Все, что я ощущаю в этот момент — свободу. Свободу, которая приносит конец моим мучениям. Конец спазму мышц. Конец разрушающей боли и больному сознанию.
Я не знаю, почему мой организм отключается при введении наркотиков. Почему мой мозг не получает обещанную эйфорию после введения препаратов. И почему я еще не умерла при таком большом количестве синтетических веществ в моей крови. Но итог один — через несколько часов после укола я испытываю нереальную ломку, граничащую со смертью. Я буквально жонглирую собственной жизнью, вышагивая по канату над бесконечной пропастью. А после… она прекращается, и я впадаю в глубокий сон. И так изо дня в день. И так каждые несколько часов.
Возможно… эта странная реакция на наркотики как-то связана с прохождением санации. Ведь именно она полностью изменила мое тело. И, судя по Мелани, долгое время лежащей без сознания с браслетом корпорации зла — мои предположения могут оказаться верными.
Я ничего не знаю, не знаю, не знаю.
Я могу лишь догадываться о происходящем.
Но знаю лишь одно — мне нужно выбраться отсюда как можно скорее, пока у меня не случилась передозировка… или еще хуже. Пока на меня не набросился очередной извращенец, жаждущий секса от зомби, рождественского эльфа или от… диснеевской принцессы.
***
— Я не буду спрашивать разрешения, чтобы защищать тебя, — он произносит это таким стальным, таким хладнокровным голосом, что тело превращается в одну сплошную мурашку. — Но только запомни одну простую вещь…
Рон смотрит мне в упор. В его напряженном взгляде читается беспокойство, решительность, привязанность… и чертовски много чего еще.
— Здесь ты либо палач, либо жертва, — отчеканивает он. — Третьего не дано, Ева. У медали лишь две стороны, а какую выбрать — решать только тебе.
Он всегда чем-то отличался от других. И мне не нужно было прикладывать особых усилий, чтобы заметить это. То, как он преподносит себя, как его ледяной прозрачно-серый взгляд блуждает по моему лицу, телу… будто он уже разгадал все мои защитные механизмы и пытается их обезвредить. И он действительно хочет это сделать.
Неужели я действительно в этом призналась самой себе?
Я люблю его?
Я люблю его.
Прихожу в себя с умеренной головной болью.
Сейчас она по крайней мере, не заглушает мысли и не давит на сознание, как это было несколько дней назад. Поворачиваю голову в сторону, где должно лежать уже привычное тело Мелани.
Но сегодня ее нет.
Я лежу на мягком матрасе в полном одиночестве, накинутая шелковистым красным одеялом. И еще не решила радоваться мне этому или наоборот насторожиться. Мое больное воображение тут же начинает представлять, что происходило в этой кровати до моего появления. Я крепко зажмуриваю веки и мгновенно откидываю одеяло, голыми ступнями встречаясь с прохладным потертым паркетом. Пару секунд он неприятно поскрипывает под тяжестью моего веса, и медленными шагами я ковыляю до зеркала туалетного столика.
Меня вновь переодели. А это может означать лишь одно — меня ожидает новый «клиент».
От последнего слова меня передергивает, и я нервно провожу рукой по лицу, намереваясь смыть все нехорошие мысли, вызывающие непроизвольный рвотный рефлекс.
Сегодня на мне сидит белоснежный халатик медсестры с глубоким вырезом, подразумевающим пышный бюст. Но в моем случае он попросту отсутствует. На левой груди красуется алый крест с мелкими потертостями. А длина халата короткая до неприличия настолько, что даже Ханна не осмелилась бы надеть на себя что-то подобное. На грязные волосы, свисающие паклями вниз, накинули какой-то игрушечный колпак с красным крестом, который при любом резком движении угрожает свалиться вниз.
Я обреченно выдыхаю и усаживаюсь за туалетный столик, принимаясь изливать душу в родной и до боли знакомый потертый блокнот. Знакомые очертания букв и тонких закорючек здорово отвлекают от происходящего. Я полностью погружаюсь в исписанные страницы и собственные воспоминания.
Надеюсь, их у меня больше не отберут.
Я не позволю.
Привет, мое заплутавшее сознание.
Я скучала по тебе. И я так рада, что я, наконец, пришла в себя, хоть и в таких непростых условиях. На самом деле, я думаю… нет, я подозреваю, что в этом мне как-то помог тот синтетический наркотик, который колют в мои вены столь продолжительное время.
Он не действует на меня, как на обычного человека. Я не испытываю чистейший кайф или райское наслаждение… но я не могу без него. Даже прямо сейчас мои пальцы дрожат, с каждой строчкой буквы опускаются все ниже, слова сползают, а слезы крадутся за мной по пятам.