— Я не такой как он, марина! Я не собираюсь делать тебя заложницей своих прихотей. И не стану изводить тебя ревностью просто потому, что я в себе как в мужике, в отличие от него уверен, а, следовательно, и в тебе, как в женщине. Мне не нужна молчаливая наседка, заглядывающая мне в рот и таскающая тапочки в зубах по щелчку пальцев. Моя женщина, должна быть самодостаточна! Должна развиваться, и расти вместе со мной, и я готов предоставить тебе для этого все условия. Уже предоставил. А что касается того вечера, то у меня просто был безумно тяжелый день тогда, и я просто сорвался на вас! Да был не прав, что не сдержался! Хочешь, прямо сейчас поеду и извинюсь перед ним?
— Хочу! Но тебя Света ждет!
— Какая еще Света? — опешил Кирилл.
— Администратор зала, в кафе на Суворова!
— На все твоя Воля. Ничего не было и не будет! Только признайся себе, что я тебе не безразличен! Отбрось свои глупые страхи, дай шанс, нам всем обрести счастье! Мы совсем справимся! Я Уверен! И девочки тоже всё примут и поймут со временем, а торопиться мы не будем.
Кирилл говорил с таким чувством, что я понимала, что он не лжет. Сейчас он говорит искренне, от сердца, именно то, что думает и чувствует. И он действительно, только за сегодня, сделал для моего развития больше, чем Михаил за все десять лет нашей совместной жизни.
Правда, вполне возможно, что это хитрый ход, чтобы подкупить меня. Но навряд ли. Лене, Кирилл работать не запрещал, пока не развелись, она была завхозом, в его клубе. Больше на словах, чем на деле, конечно, но, когда нужно, она подкидывала ему весьма недурственные идеи для развития заведения, и он ее сообразительностью очень гордился.
И мной, наверное, он тоже хотел бы гордиться! А уж как я-то этого хочу!
А что до Случая с Сережей, то он показательный конечно, но если вспомнить, как я сама отреагировала на Лену в кафе, то мы, пожалуй, что и квиты. Кирилл не девочка, он плакать не будет. Ему как мужику и положено, морду сопернику бить, за даму сердца.
— Ну, ответь хоть что-нибудь, Мариш! Не рви душу.
Кирилл смотрел на меня так выжидательно, словно ждал приговора, жить ему, или умереть.
Глубоко выдохнув, решилась:
— Давай уедем! Прошу!
Глава 51
Михаил.
Никогда в жизни меня еще так не трясло. Никогда в жизни мне еще не было так плохо. Все ведь давно уже знал и понимал, а все равно больно, очень больно. Я ведь любил ее! Очень любил! И сейчас люблю.
Даже своих детей, я никогда так не любил, не берег, не лелеял и не баловал, как эту девчонку!
Да, конечно, я понимал, что в случившемся виноват только я. Она была мне верна и предана всю жизнь, и ждала того же от меня. И если для меня, все эти блядёшки, были лишь спортивным интересом, поддерживающим потенцию, что было необходимо, чтобы ежедневно удовлетворять ее же, на следующий день, я и имени их не помнил, а о чувствах, даже малейших, и речи не шло, то для нее, кроткой, домашней девочки, выросшей на сказках о чистой, безграничной любви и хранившей себя для единственного, факт измены этого единственного, привел к крушению ее идеального, хрустального мира. Но со временем, я бы смог загладить свою вину, она бы меня простила, я бы сделал все для этого, если бы не мальчишка.
— Потешались, и будет. Уйди. Отступи. У нас семья. Со временем, она меня простит. Только уйди. Забудь ее.
— Со временем? — ехидно усмехается паршивец. — Очнись, бать! Ты ровно на тридцать лет ее старше! Нет у тебя этого времени больше, понимаешь? Нету! Ей двадцать восемь! Двадцать восемь, родной! Ну, сколько ты еще проживешь? Лет десять? Так только промучаешь ее. И потом, я-то понимаю, что все эти бляди были тебе нужны лишь для поддержания потенции, но теперь, боюсь, и они не помогут. А она все равно ко мне будет бегать теперь. Устраивает тебя такое? Чего молчишь?
А меня бы может даже и устроило, учитывая мое нынешнее физическое положение и возраст, но я не нашел в себе сил признаться в этом сыну и тут как раз раздался спасительный звонок в дверь.
Пытаясь успокоиться, я стоял у окна. И смотрел во двор. Что хотел увидеть? Как они вместе, обнявшись, сядут на скамейку и станут целоваться мне на зло, насмехаясь надо мной? Мало мне, что ли боли за эти дни было?
Однако увидел я совсем другое:
Кирилл очень быстро бежал с ней на руках, к нашему подъезду. Сердце мгновенно пронзила острая боль:
Ей что плохо?
Боожее! Если сейчас она скинет беременность, то уже никогда меня не простит, да я и сам себя не прощу!
Безумно хотелось позвонить детям, узнать, как она. Но понимал, что сейчас не время. А потому, просто приклеился к окну, в ожидание развития событий. Отчаянно молясь за нее и, наше, не рожденное дитя.
Как же я люблю их! Господи! Как же люблю. Не одна из всех тех и волоска моей Мариночки не стоит.
Сын, конечно, прав, во всем прав, но что мне делать со своей любовью к ней? Мне плохо, без нее. Больно без нее. Мне собственного сына удавить хочется, как представлю, что он целует ее там, где раньше целовал только я. Любовь в сердце, это ведь не программа на компьютере. Ее не сотрешь навсегда одним нажатием кнопки. Я хочу быть рядом, она нужна мне как воздух!
Девчонки, подвели, конечно. Я и не думал, что они вкатят ей истерику. Так, просто вскользь сказал, что я виноват, конечно, но у мамы прощения попросил, а она простить не смогла, вот мы и не вместе, маме время нужно.
Как же они меня любят, бедняжки! Как же им плохо сейчас!
Эхх, Марина, Марина! Что же ты наделала, глупенькая.
И не думал даже, что ты всегда такая послушная и тихая, так проявишь свой характер именно в этой ситуации. Хотя, всю ситуацию осложнил, конечно, этот проклятущий Захаров, чтоб ему еще три жизни икалось! Не пришлось бы им бежать и пережить всего того, что было, я бы все уладил намного быстрее и легче. Извинениями, лаской, подарками, страстью, у нас бы началось все заново, и зажили бы мы еще лучше прежнего. Но судьба распорядилась иначе, значительно мне все осложнив. Но зато, позволив в полной мере понять, как я ее люблю. Все бы отдал сейчас чтобы было все как раньше, чтоб я мыл сейчас посуду после ужина, а она готовила бы крем для своего очередного, шедеврального торта. А потом млела подо мной полночи, опьяняя сладкими стонами. Как же хорошо тогда было! Спокойно, благостно.
К ее подъезду подъехала скорая. И сердце мое замерло. Практически не сомневался, что к ней. Снова начал неистово молиться. Глаза щепало от слез. А я ведь не плакал с детства, даже на похоронах своих родителей не плакал. Но за эту крошку, что была сейчас в ее лоне и связывала нас еще довольно прочно, испугался очень.
Но к счастью, врачи вышли быстро и одни. Значит, ничего страшного.
Я еще довольно долго простоял у окна. Выжидая сам не зная чего.
Кирилл не выходил, значит, с ней сейчас. Интересно, о чем они говорят, что обсуждают? Как марина себя чувствует?
Не выдержал и позвонил Алине, минут через двадцать. Гудки шли, но дочь не брала трубку, и меня словно кипятком обдало: они что, объявили мне войну и запретили дочкам со мной общаться?
Дожился! Допрыгался!
Но я так просто не сдамся! Воевать за детей, мне бы, конечно, не хотелось, но, если будет нужно, я готов.
Минут через пятнадцать позвонил еще и дочка, к счастью, ответила.
— Алин! Как мама? Скорая к нам была?
— Да к нам, маме плохо, у нее кружится голова, и она лежит под капельницей.
— С малышом все в порядке?
— Да. Но ты с нами о маме больше не говори. Иначе, мы к тебе больше ходить не будем. Ты ведь сам, первый маму обидел, а ты ведь старше ее и должен быть умнее.
Дочь отключилась, а мне осталось лишь тяжко вздыхать. Да я старше и должен быть умнее. Кто бы спорил.