Я тоже голодная.
Приклеиваю руку к его ширинке, дрожью откликаясь на то, как он твердеет под моими пальцами. Целуя меня опять и опять.
Тянусь к нему, отрывая от одеяла голову.
Он вдавливает ее обратно, захватывая мои губы, отпуская и снова захватывая.
Освобождает меня от тяжести своего тела.
За секунду мы меняемся местами, и теперь я седлаю его бедра, усаживаясь на него верхом, лицом к лицу.
Его торс принимает вертикальное положение, рука сжимает мою талию, и когда обвиваю своими руками его шею, свободная ладонь Антона ныряет под мой топ и накрывает голую грудь, прижатую к его груди.
Со стоном откидываю голову и глотаю ртом воздух.
Он давит на меня снизу. Я ерзаю по каменному бугру у него в штанах, от этого он сам стонет, сжимая мою грудь, обводя пальцем окаменевший сосок…
Накрываю его ладонь своей поверх топа и выгибаюсь. Двигаю бедрами, боясь того, что наши звуки услышать посторонние, но заглушить их не получается.
— Подожди… — Антон отстраняется и падает назад.
Приоткрыв губы, смотрит на мои бедра поверх своих и сжимает до боли мои ягодицы под юбкой, хрипя:
— Подожди.
Упираюсь ладонями в его живот, тяжело дыша в такт его тяжелому дыханию.
Облизывая губы, осматриваюсь вокруг, но вокруг никого. Сумерки, дальние голоса и огни костров.
Антон вдыхает через нос, забрасывает назад голову, выставляя вперед кадык, и снова вдыхает, рыча:
— Я не хочу опять в трусы кончить.
Сглотнув, я принимаю в себя это откровение, как сухая земля воду.
— Ты сказал… что… обычно так не делаешь…
Он смотрит на меня, опустив подбородок. Его глаза такие черные, что у меня крутит низ живота.
— Обычно нет… — от напряжения на его скулах проступают желваки.
— Только во время вспышек на солнце? — мой голос хриплый.
— Вспышки ни при чем…
— А что при чем?
— Магнитные бури… и ветер от воды… — он издевается, точно зная, что хочу от него услышать.
Что я заставляю его делать то, чего обычно он не делает! Но он водит меня за нос, и блеск его глаз говорит мне о том, что он прекрасно все понимает. И у него… просто отличное настроение… веселится и ему… хорошо…
Губы растягиваются в улыбке.
— Как ты с этим живешь? — спрашиваю.
— Терплю…
Еще раз осмотревшись по сторонам, я смотрю на него сверху вниз.
Антон убирает руки с моих бедер и забрасывает себе за голову.
Сердце барабанит по ребрам. От волнения пот выступает на висках. Жарко.
Стаскиваю с плеч джинсовую куртку, отбрасывая ее в сторону и оставаясь в одном топе.
Черные глаза наблюдают за мной из-под полуопущенных век, провожая каждое движение.
Как отбрасываю за спину волосы и поддаюсь вперед, прошептав ему на ухо:
— Я тебе помогу.
Выпрямившись, провожу ладонями по его груди и задираю вверх футболку, открывая плоский мускулистый живот. Он вздрагивает, а тело Антона подо мной каменеет, когда, двигаясь вниз по его ногам, я берусь пальцами за пуговицу на его джинсах.
— Полина… — хватает меня за запястье, прожигая во мне дыру чуть бешеным взглядом. — Что ты делаешь? — приподнимает голову, осматриваясь по сторонам.
— Спасаю тебя…
Воздух со свистом вырывается из его носа, грудь поднимается и опадает. Приоткрыв губы, он их облизывает и роняет голову назад, на одеяло, пробормотав:
— Блять…
Глава 28
Антон
Я бы мог кончить только от запаха ее кожи.
Просто от запаха.
Оттого что вижу перед собой тоже.
Как же ей идет быть помятой, твою мать! Невообразимо.
Тонкие пальцы с розовым лаком на ногтях сражаются с моей ширинкой. Она лопнет, есть эта возня не закончится положительно прямо сейчас, но у моей спасительницы руки дрожат, как у пассажира «Титаника».
Дышу глубоко и поворачиваю голову, опять осматривая пляж. Темно, не видно ничего, или у меня в глазах мутно.
— М-м-м… — закрываю их на секунду, когда моего раскаленного стояка касается прохладный ветер.
Приподнимаю задницу, помогая Полине приспустить с нее джинсы.
Никогда мне на этом пляже не отсасывали. Не заводили так, что я готов рискнуть. Никогда на меня так девушки не смотрели, как моя. Смотрели по-разному. Как на мясо, как на трахмашину, которой я не являюсь, потому что ебаться — не главная цель моей жизни, смотрели нагло, пошло, в бешенстве тоже бывало, но не так. С бешеным возбуждением и неуверенностью, будто мой член — это палка гипнотизера.
Это дико заводит.
Как и белые волосы в отблесках костра, которые рассыпались у Полины по плечам, и ее грудь в вырезе этого мозгодробильного топика, которая видна почти полностью, вплоть до розовых сосков, потому что одна бретелька съехала с плеча.
Я наблюдаю самую сексуальную картину в своей жизни и взвою, если не получу презентованную ласку в ближайшие секунды.
Сглатываю слюну, глядя то на лицо Полины, то вниз, туда, куда она сама смотрит.
Она хочет меня так же, как я ее.
Просто смиряюсь. Бороться бесполезно. Только расслабиться и получать удовольствие. Даже получать от нее пиздюлей не бесит, а кажется справедливым, я ведь заслужил…
— Ты помнишь, что с ним делать? — голос сипит, как у прокуренного алкоголика.
Стрельнув в меня затуманенными глазами, купает во рту нижнюю губу и проходится по ней языком.
— Сжать покрепче? — протягивает руку и оборачивает пальцы вокруг ствола, двигая рукой вверх и вниз.
— М-м-м… — выдыхаю замучено.
Бедра двигаются за ее рукой. Если не кончу сегодня, просто сдохну. Если она не обернет вокруг моего члена губы — тоже.
— Я перфекционист… — получаю очень ценную информацию.
— И что? — сиплю на выдохе, наблюдая за ее рукой. — Будешь до утра сосать, пока пятерку не получишь?
— Заткнись… — шепчет.
Я растягиваю губы в лыбе, от которой даже глаза щурятся.
— Ты тоже не воспринимаешь меня всерьез? — смотрит на меня волком, сдвинув брови.
Мой член зажат в ее ладони. Моим мозгам не хватает кислорода, чтобы оценить всю серьезность вопроса, но их хватает для того, чтобы понять — она не шутит.
— Полина, я пошутил, — говорю ей. — Серьезнее тебя тут никого нет. И реальнее тоже.
— Я знаю, что пошутил… я… забудь…
Я бы мог забыть, если бы хоть раз в жизни забыл что-нибудь из того, что она мне говорила, но она меня переключает, потому что, тряхнув головой и волосами, сообщает:
— Я не собираюсь… сосать до утра. Я изучила информацию и рассчитываю получить пятерку за десять минут.
— Че ты сделала? — опять стараюсь не заржать.
Она смотрит на меня, так, будто на взводе, после чего опускает голову, и я получаю то, о чем мечтал с тех пор, как увидел ее рот впервые.
— Твою мать! — ударяю кулаком по одеялу. — М-м-м…
Ее гребаный перфекционизм звездами шарахает по моим глазам. Язык лижет уздечку. Трет, смазывает, ласкает так, что в крестце моментальный взрыв, который делает меня похотливой, грубой скотиной.
Я запускаю руку в белые волосы, забывая о манерах и о том, что моя девушка тянет на нежное и учтивое обращение.
Ее язык прогуливается по стволу вверх и вниз вместе с кулаком, а когда влажный, горячий рот осторожно посасывает головку, опять со стоном жмурю глаза.
Она глотает, и я толкаюсь навстречу, заставляя ее закашляться. Боясь услышать протест или получить кулаком по яйцам, ослабляю хватку, но протестов нет, вместо этого еще один выверенный перфекционистский заход, и от этого некапризного отношения к делу, у меня окончательно отваливаются все тормоза. Только реакции. Мои. И полное растворение в них, с огроменным болтом, который я кладу на то, что мы на общественном пляже, хоть и в темноте.
Мне всего становится мало.