В рюкзаке звонит телефон. С внутренним стоном понимаю, что это, наверное, мать.
Когда делаю попытку встать, Полина вцепляется в меня клещами, заставляя лечь обратно.
— Нет… — говорит, почти выкрикивает.
Смотрю на нее удивленно, когда ее лицо надо мной нависает.
— Ты сегодня мой… — выпаливает она.
Я не успеваю переварить ее заявление.
Мягкие губы накрывают мои. Немного криво, но от этого мало что меняется. Она меня целует. Я торможу, разрываясь между ней и визжанием своего телефона, но с внутренним чертыханьем сдаюсь, переворачивая Полину на спину и отвечая на поцелуй…
Глава 30
Полина
Кажется, в последнее время я забываю о том, что должна, хоть что-нибудь есть хотя бы два раза в день, но мое тело просто наполнено энергией, которая берется как будто из воздуха.
Я не чувствую голода, заставляю себя уснуть, вместо того, чтобы выключиться в полночь, как делала всю жизнь.
И с моего лица не сходит глупая улыбка.
Я прятала ее от родных весь вчерашний день, а сегодня утром, обнаружив себя дома в одиночестве, перестала за ней следить.
Ловлю отражение в начищенной до блеска дверце микроволновки, я вижу эту глупую улыбку на своем лице и пытаюсь собрать в хвост волосы, которые еще не успела расчесать и привести в порядок.
Мой желудок издает ужасный звук, реагируя на аромат, который я выпускаю из микроволновки, когда достаю тарелку с завтраком. Это кусок пирога с мясом.
У нашей домработницы выходной. Когда так случается, завтракать приходится чем придется, ну, или приготовить его самостоятельно, а я слишком сумасшедшая сегодня, и боюсь свой омлет спалить.
Глотнув кофе, открываю фотографию, на которой мое лицо в близком соседстве с лицом Антона. Он улыбается мне с экрана, подняв уголки своих губ, и я отвечаю его обаянию тем, что кусаю губу и опять улыбаюсь.
Я влюблена. Кажется, впервые в жизни вот так — по-настоящему.
Черт.
Я чувствую его даже на расстоянии в несколько десяток километров, ведь сегодня он весь день проведет на своей даче, помогая матери сооружать парник. Вчера работал, а потом… отсыпался.
Кажется, я привыкла к его графику. Подстроилась под него. У меня были планы на лето. Поездка с матерью и бабушкой на отдых в Грецию, но больше не хочу никуда ехать. Я останусь здесь, просто еще не решила, как ей об этом сказать…
Слышу, как хлопает входная дверь и цокот ее каблуков по полу. Обычно по субботам у нее с утра косметолог на случай, если ей сделают инъекции, после которых не стоит показываться где-то на людях.
Она входит на кухню, одетая в летний брючный костюм, и я была права — на ее лице следы от уколов.
Мой растрепанный вид в безразмерной майке для фитнеса и шортами из другого комплекта, выливается в замечание:
— На кого ты похожа?
— Я только что проснулась.
— Уже одиннадцать.
— У меня сессия.
Сбросив с себя пиджак, остается в шелковой майке и идет к холодильнику.
Быстро жую свой пирог, запивая его кофе.
— Если возвращаться домой под утро, разумеется, будешь спать до обеда.
Я думала, что осталась незамеченной вчера, когда вернулась домой в пять утра, а Антон… он даже умудрился не опоздать на свою работу. Он действительно перфекционист. И дисциплинированный, как американский солдат.
— Мы с ребятами… жарили зефир… — вру, не прожевав как следует.
Мама разворачивается и сообщает:
— Я встретила Милану в Сити-Парке. Мы позавтракали вместе.
Меня обдает легким холодком. От ее взгляда и от того, как наигранно непринужденно звучит ее голос.
— Класс…
— Ты мне ничего не хочешь рассказать?
— Что, например?
— Где ты была вчера?
— Мы жарили зеф…
— Не ври мне. Милана тебя уже две недели не видела.
— Это что, преступление?
Чувствую, как все внутри сопротивляется этому допросу. Встает на дыбы! Я стараюсь унять всплеск, задушить и заглушить, и у меня почти получается, я ведь я лет с тринадцати только этим и занимаюсь — приучаю себя к спокойствию в любых ситуациях, ведь мой отец не любит, когда рядом с ним громко разговаривают или смеются.
— Нет, пока я не пойму, что происходит. Что это за парень, который крутится возле тебя? Антон? Ты с ним проводишь время?
Крутится возле меня?
Завтрак на секунду застревает в горле, но раз уж на то пошло, я отодвигаю от себя тарелку и говорю:
— Он мой парень. Мы встречаемся.
— С механиком из автосервиса? — с нажимом требует мама.
Мои пальцы под столом собираются в кулаки.
Мила…
Я не знаю, как она узнала о том, где Антон сейчас работает.
Мне плевать, где. Я этого не стесняюсь!
Я тоже прекрасно общаюсь с ее матерью, но мне никогда не пришло бы в голову рассказывать о том, что ее дочь лишилась девственности после бутылки шампанского с аниматором турецкого отеля три года назад! Вообще, что-либо ей рассказывать! Любую информацию, даже ту, что знает в нашей тусовке каждый второй.
— Это подработка. Он летом получит диплом и…
— И что?
— И найдет другую работу.
Я знаю, что он все сможет. Что угодно. Все, что захочет. Он умный. Очень умный. И… упрямый…
— Полина, — разжевывает, как маленькой. — Пожалуйста, побереги мои нервы. Напиши этому мальчику прямо сейчас и скажи, что вы больше не будете видеться. Господи, на минуту стоит отвернуться…
— Я не стану ничего ему писать, — встаю из-за стола. — Мы встретимся завтра. И послезавтра тоже. И столько, сколько захотим.
— Я запрещаю тебе с ним встречаться. Захар тобой просто очарован, брось свои глупости, думаешь, вокруг него девушек мало? Уведут в два счета, пока тебя окучивает какой-то Антон. Он еще не просил у тебя денег в долг?
— Это Мила сказала? — спрашиваю, округлив глаза.
— Слава богу, что сказала, — она срывает с духовки кухонное полотенце и вытирает им руки, которые только что вымыла. — Своя голова у тебя ведь не варит.
Бешеной спиралью во мне закручивается злость.
Злость на подругу за то, что оказалась такой сукой!
И на мать. За то, что она оценивает людей вот так — по одежке.
— Он не такой. Он… никогда не станет просить у меня деньги.
— До поры до времени.
— А я говорю, нет! — кажется, впервые в жизни я повышаю голос.
Хлопнув по столу ладонями, я смотрю на нее, сама шокированная своим выпадом. Как и она. Она тоже шокирована. Ее глаза округляются, брови ползут вверх.
— Иди в свою комнату и приведи себя в порядок. И не выходи оттуда, пока не вспомнишь, как со мной разговаривать! — ее палец указывает на дверь. — А потом мы продолжим. И ты сделаешь, как я тебя прошу.
— Мне не пять лет…
— Что?
— Мне не пять лет!
— Иди в комнату, живо! Ты вообще до вечера оттуда не выйдешь. А из дома выйдешь только с моего разрешения!
Пульс подскакивает к горлу, к щекам приливает кровь.
— Вот еще, — хватаю со стола свой телефон и выхожу из кухни, собираясь уйти из дома как можно дальше.
Подлетев к шкафу, я пихаю ноги в кеды, нещадно стаптывая задники и вытряхивая на подоконник все барахло из своей сумки, надеясь, что оставила ключи от машины здесь, а не в кармане куртки наверху.
В мой локоть впиваются жесткие пальцы. Мать дергает меня за него, разворачивая к себе. Ее лицо гневное. Мое тоже. Но я не подчинюсь. Ни за что!
— Куда ты собралась?!
— Гулять!
Она тащит меня в дом, мне приходится упираться пятками в пол, пытаясь вырвать свою руку.
— Иди в свою комнату! Мы не закончили!
— Отпусти! — рычу, толкая ее в грудь.
Ахнув, она делает шаг назад, а потом ее рука взмывает вверх, и ладонь обжигает щеку хлестким ударом.
Отшатнувшись, смотрю на нее бешено.
Ее глаза тоже горят, губы поджимаются.
— В комнату… живо…
Развернувшись на пятках, я несусь к двери и выскакиваю на улицу, чувствуя, как горит моя щека.