Южное кладбище — последнее пристанище Охотников. Здесь все могилы, как одна, серые, безликие. Здесь в могилах сырых спят останки всех тех, кто долгие годы оберегал покой мирных граждан империи. Здесь были они: и военные, отдавшие долг, и Охотники, гордо принявшие смерть, и многие из тех иных, которых обычно никто не замечает в массе прохожих. Безликие стражи покоя, блюстители порядка, защитники жизни. Каждый из собравшихся на скромных похоронах рано или поздно окажется здесь, однако мысль об этом их не пугала. Глаза их, пустые в мгновение горя, отражали готовность слиться в общем беспамятстве за правое дело.
— Арима, — говорил я, держа ладонь на повязке, — я знал его лишь миг, — я говорил, что знал, — и миг этот был подобен целой жизни, — я говорил то, что чувствовало моё мёртвое сердце. — Арима стал мне другом, которого я так хотел узнать лучше, но не успел. Любил он искренне, и дружил он искренне, — я слегка улыбнулся, — он жил по-настоящему. И больше всего я жалею, что не смог встретиться с ним раньше…
Друг, ты был тем ещё дураком, но мне тебя не хватает. Почему ты не послушал меня? Почему же ты был так упрям в тот вечер?.. Как бы то ни было, теперь ты отомщён.
— …в тот роковой вечер он мне признался, что хочет сделать предложение, — я посмотрел на Нану, скрывающую скорбный свой лик за чёрным платком. — Арима… он спрашивал меня, хочу ли я стать крёстным отцом для его будущей дочери, — рука сама легла на холодный камень. — Друг мой, обещаю тебе, семья твоя будет в надёжных руках.
Не в первый раз толкаю я речь. Не в первый раз я на похоронах близкого мне человека. Да, я вампир, существо без чувств, без жизни в глазах, с холодным сердцем, однако душа моя чувствует. И сколько бы близких не погибло, их смерть с одинаково сильной болью отзывается в ней. Да, я не чувствую этого, лишь осознаю, но ведь именно осознание и причиняет нам боль…
Мы готовились расходиться. Линь тихо дотронулся до моего плеча:
— Аки, проводишь Нану?
— Да, — ответил я, достав из кармана пачку.
— Хорошо, — Линь тоже достал сигарету, — прости, что не беру тебя на похороны Витаса.
— Я не знал его так, как знал его ты, — закурил я, оглядываясь на безутешную Нану, стоящую на коленях у могилы Аримы.
— Водить умеешь? — поинтересовался Линь, будто пытаясь сменить обстановку.
— Было дело, однако нынешних правил я не знаю.
— Тогда попрошу Стаса, — с этими словами Линь покинул меня.
Пусть и ненадолго, но я остался один. Шум дождя приглушал мои мысли.
— Круговорот смертей, — я спрятал окурок в пачку, не желая мусорить здесь.
— Акира, — неловко начал подошедший Стас, — как вы?
— Ни холодно, ни жарко.
— Каждый месяц кого-то да теряем. Обычно весь отдел собирается, но сейчас самый настоящий аврал…
— Не стоит, — постарался приободрить лихача. — Грустный водитель — мертвый водитель.
— Хах, — Стас поправил промокшую от дождя причёску. — Как думаете, может пора отвести их в машину?
Я снова посмотрел на Нану и придерживающую её Луизи. Решил подойти.
— Нана, — присел я рядом с девушкой, — пора ехать…
— Как я могу оставить его здесь, — слёзы скатывались по её красным щекам. — Как я могу вернуться домой без него?
— Сестра, — тихо произнесла Луизи, — ты ведь заболеешь… подумай о ребёнке…
— Простите, просто, — дрожала девушка, пытаясь подняться, — я так не могу…
— Нана, — Луизи обняла сестру, — поехали домой, тебе нужно поспать…
— Арима ведь вернётся?
— Обязательно, родная, — шептала Луизи, по щекам которой тоже стекали слёзы. — Аки поможет.
— Да, мы рядом, — подтвердил я, тоже придерживая Нану.
— Спасибо, — слабо улыбнулась девушка, не сводя глаз с могильного камня. — Приходи скорее, любимый… я жду тебя… оладьи ведь остынут…
Доехали до квартиры. Мы со Стасом помогли Нане подняться.
— Бывайте, — Стас пожал мне руку на прощание.
— Будь осторожен, — попрощался я, возвращаясь в квартиру.
— Чай, кофе? — спросила Луизи, распуская розовый хвостик.
— Кофе. Как она? — посмотрел я на дверь ванной комнаты.
— Еле уговорила её принять душ, — вздохнула девушка. — Согласилась только когда туда зашёл Люцик. Сам-то как? Вы ведь были друзьями?
— Надо были идти с ним, — ответил я, проходя в комнату и садясь за стол. — Чувствовал неладное…