Она жива — утешал я себя и просто ждал. Занимал свой разум тем, что представлял наше будущие. Готов переехать из Сочи и остаться здесь вместе с Есенией. Заниматься садом, выращивать фруктовые деревья, а вечером гулять по набережной и провожать закат. Я мечтал о том, как мы вместе ходим плавать и она по-прежнему загорает как морская звезда. Делать всё, что она захочет и только бы видеть её улыбку.
— Не этого я хотел для нас, — шёпотом говорю, дотрагиваясь до исхудалой руки, — мне трудно без тебя дышать и воздуха совсем не хватает. Не думал, что вот так бывает.
В ответ я слышу только её тяжёлое дыхание. Она дышит через кислородную маску и крепко спит в медикаментозной коме.
Никто не должен был пострадать, но планы нарушились и пошли неправильному сценарию. Моя одержимость подстраивать всё под себя привела нас сюда. Стоило просчитать все варианты и исключить опасность, потому что мой промах почти стоил ей жизни. Лучше бы я лежал в этой больнице. Есения никак не заслужила новую боль. Она полагалась на меня, а я не смог её защитить.
Простит ли она меня когда-нибудь?
Если нет, готов оставаться вдалеке, как и раньше, только бы она жила и пришла в себя. Иногда не знаешь, чем владеешь, пока не потеряешь.
Я искренне сожалел, что всё это время винил Есению в предательстве. Как много потребовалось времени, чтобы во всем разобраться. Разговор длиною в полчаса. Если бы десять лет назад разыскал её и поговорил, вся жизнь сложилась бы иначе. А теперь есть ли у нас шанс на будущие?
Смотрю на красивый сад больницы, на время отключаюсь от всех гнетущих мыслей. Усталость минувших дней грузом давила на плечи. Не знаю сколько уже нормально не спал. В компании накопилась куча нерешённых вопросов и без моего участия всем приходилось сложно. Хочется закурить, но нужно выйти на улицу и оставить Есению. А мне так не хочется.
Сначала узнаю твёрдые, уверенные шаги брата, а потом слышу его голос, который всегда ассоциировался у меня с силой и поддержкой.
Какое-то время мы молчим.
— Может, стоит покинуть больницу, хотя бы на время? — Леон встаёт рядом со мной у окна.
— Тебе есть что сообщить мне? — спокойно отзываюсь, боковым зрением замечая, что брат выглядит уставшим, так же, как и я.
— Пытаюсь прижать людей Бесика.
— Пока ничего? — Леон осторожно касается моего локтя, а я не реагирую.
— Слушай, мы не бандиты. Пусть с ними разбираются легально. Я делаю, что есть в моих силах, но убивать или пытать не стану. И Гураму тоже посоветовал этого не делать. Лучше подождать.
— Подождать? Неужели это ты мне говоришь, а если бы на месте Есении лежала твоя жена? — перехожу на крик.
— Не надо давить мне на совесть, я прекрасно тебя понимаю.
— Нет, не понимаешь.
— В тебе сейчас говорит злость, и только. Но мы должны мыслить трезво и здраво. Иначе всё станет только хуже.
— Куда хуже?
— В тюрьме точно станет хуже.
— И что, думаешь боюсь клетки?
— Знаю, не боишься, только кому это поможет. Есении?
Отворачиваюсь. Брат всегда умел угадывать, что у меня на уме, все мои планы. Ему даже особых усилий прилагать не приходится, слишком хорошо он меня знает. Леон прекрасно разбирается в людях, особенно в тех, кого хорошо знает.
— Я тут кое-что узнал.
Брат вопросительно смотрит на меня.
— Мысли читать не умею, — начинаю догадываться о чём он говорит.
— Про ваш уговор.
— Это наше дело, — рычу на Леона, — тебя это не касается.
— Даже не думал, я всегда на твоей стороне, чтобы ты не натворил. Но исправь ситуацию.
— Да, обязательно.
— Она точно не заслуживает подобного обращения.
— Знаю. Я уже дал указания адвокатам переписать все документы на её имя. Все акции Коломацкого перейдут ей.
— Ладно, поступай как знаешь. Но тебе с самого начала стоило мне всё рассказать.
— Я виноват, не отрицаю, — и, повернув голову, натыкаюсь на проницательный взгляд, чёрных глаз, таких же как у меня. Мы смотрим друг на друга. Во мне кипит злость, а брат спокоен как скала.
— И это знаю, — спокойно выдержав мою злость отвечает Леон. Он всегда был мудрее и спокойнее. С годами научился контролировать вспыльчивость и держать эмоции в узде.
— Это моя вина. Недосмотрел. Знаешь, перед тем как уйти на войну, отец взял с меня слово.
— Какое?
— Позаботиться о тебе и о маме.
Пальцы предательски трясутся, и я прячу руки в карманы брюк. Кажется, я подвёл всех.
— Ничего не изменить, — резюмирую не терпящем обсуждению тоном.
— Только теперь без глупостей, дай мне всё доделать, — он снова касается моего плеча. — Не позволяй ненависти завладеть тобой. Возьми себя в руки, думай трезво. Не совершай больше ошибок и так пострадало много людей. Поезжай домой, отдохни хотя бы пару часов.
— Возможно, ты прав, — шумно выдыхаю и снова смотрю в окно.
— К тому же есть вопросы, которые надо решать. Я прикрываю тебя, но у партнёров терпение на исходе. Не известно, чем нам это всё аукнется.
Я недоверчиво щурюсь, рассматривая черты лица брата. Сейчас он очень похож на отца. Ему столько же лет, как и отцу, когда тот ушёл на войну.
— Тебе нужно успокоиться и на трезвую голову всё обдумать.
— Я боюсь, что очнётся, а меня не будет рядом.
— Знаешь, я не очень хорошо знаю Есению, но неплохо разбираюсь в женщинах. Она точно к тебе на шаг не подошла, если бы не была равнодушна к тебе.
— Надеюсь, ты прав.
— Помнишь, как в детстве мы все делали вместе? Ты шлялся за мной по пятам.
— А за кем мне надо было шляться, — мрачно улыбаюсь, вспоминая, те дни.
— И как не странно слушался, — добавляет брат, — вот и сейчас послушай мой совет. Ближе семьи у меня никого нет, даже Вероника не в счёт.
— Хм, а что с той девчонкой? Не смотри на меня так, думаешь не в курсе.
— Ничего, что требовало бы привлечение твоего внимания.
— Сам не наделаешь глупостей?
— Сейчас речь не обо мне и за мной точно не нужно присматривать, — брат хлопает меня по плечу.
Мы какое-то время молчим. Каждый думает о своём.
— Пойдём выпьем кофе и обсудим дела компании, есть пара вопросов.
— Хорошо.
Мы выходим из больницы, порыв ветра освежает и придаёт ясности. Надеюсь, когда я вернусь, Есения очнётся. И вся эта история превратится в плохие воспоминания, которые мы вместе забудем.
Глава 32
Есения
Нужно открыть глаза, но слишком тяжело, во сне приятнее. Там море и солнце. Но сознание настойчиво убеждает открыть глаза и шагнуть в реальный мир.
Чей-то монотонный голос убаюкивал. Усилием воли открываю глаза.
Сначала не понимаю, что происходит. Где я? Почему тяжело дышать и почему не могу говорить. Картинки перемешались в голове. Руки не двигаются, у меня нет сил пошевелиться. Так повторялось несколько раз. Я, то приходила в себя, то пропадала снова во снах. Иногда слышала голоса, но чьи они понять не могла. Аслан всегда был рядом, иногда улыбался, иногда обнимал, но потом он исчез. Его окончательно не стало, а я очнулась.
Ко мне сразу подошла медсестра, она что — то говорила, но у меня не получалось сосредоточиться на её словах.
Я с трудом могла понять, где нахожусь. И конечно, не помнила, что со мной случилось.
После короткого пересказа врача поняла, что ранена и нахожусь в больнице.
Первое время получалось дышать только через маску. Любое движение давалось с трудом. Слабость и боль вот, что я чувствовала. Мышцы гудели, горло болело. Бодрствовала недолго, большую часть дня спала. И каждый раз, когда просыпалась, находилась в дезориентации. Обезболивающие помогали на время, только во сне я забывалась и ничего не чувствовала.
Воспоминания потихоньку стали возвращаться. Какие-то события видела в кошмарах, а что само всплывало в памяти. Но не знаю кто в меня стрелял и не могла вспомнить лицо человека, похитившего меня.
Аслан чаще всего находился возле меня. Его сильная ладонь накрывает мою, таким образом, он давал мне понять, что не одна. Судорожно сжимаю ладонь Аслана, словно снова оказываюсь в сарае, из которого не выбраться.