Я не вижу, но чувствую тяжелый взгляд в спину.
Наверное, именно так ощущается прицел винтовки в спину убегающему кролику.
Бармаглот знает, что из клуба я ухожу с другим.
И плевать.
До самой стоянки Андрей, как маленькую и нерасторопную, ведет меня за руку. Не спешит, чтобы не пришлось спотыкаться, пытаясь за ним успеть.
И даже почти мило сопит.
Останавливается около машины, распахивает дверцу сзади, но я даю понять, что все не настолько плохо, чтобы ехать в горизонтальном положении, и сама усаживаюсь на переднее сиденье. Он обхватывает мое лицо ладонями и внимательно изучает, словно может по глазам прочесть, чем я на самом деле занималась в женском туалете на протяжении десяти минут.
Очень тяжело не отвести взгляд.
Гад ты, Бармаглот! Мудак и тварь! Потому что… чтоб тебя…
Я же правда не сука.
— Может, в больницу? — волнуется Андрей.
Энергично мотаю головой и, хоть часть моей головы требует сказать, чтобы отвез меня к себе (мы оба знаем, чем это закончится), подчиняюсь тому слабому чуть не задушенному моим негодованием голоску, который просит взять паузу.
— Отвези меня, пожалуйста, домой, — прошу убитым голосом. — Мне, правда, совсем не хорошо.
Андрей — живой мужчина. И даже его хорошего воспитания не хватает, чтобы скрыть разочарование. Естественно — на третьем свидании перестают крутить динамо даже девственницы. Но он согласно кивает, садится за руль и включает музыку.
Подвозит до дома, даже помогает дойти до лифта, но не пытается напроситься в гости.
Сдержано, как-то почти по-братски целует меня в щеку и, пожелав выздоровления, уходит.
Глава пятнадцатая: Сумасшедшая
В книгах я читала, что люди иногда просто теряются.
Когда вроде бы нет никакой серьезной причины для прекращения общения и точно не было сильной размолвки с непримиримыми для обеих сторон обстоятельствами, но… общение сходит на нет.
Именно это и происходит у нас с Мартом.
Точнее, у меня с ним.
После того случая он, как порядочный мужчина, утром позвонил и спросил, хорошо ли я себя чувствую. Я врубила на полную птичку-щебетушку и сказала, что выжила только благодаря его заботе и вниманию. Он вежливо посмеялся в ответ, сказал, чтобы я больше не пренебрегала своим здоровьем и, сославшись на большую загруженность на работе, попрощался.
Я услышала первый тревожный звоночек в том, что Март, как обычно, не сказал, когда перезвонит.
И в тот день он прислал сообщение только поздно вечером. Извинился, что занят, пожелал спокойной ночи и выздоровления.
Еще неделю мы общались с ним вот так: «Доброе утро — доброе утро», «добрый вечер — спокойной ночи».
А когда я, не выдержав, в субботу вечером очень недвусмысленно намекнула, что хочу с ним увидеться — Андрей сослался на тяжелую рабочую неделю и «небольшие проблемы в семье».
Тогда я поняла, что мы с ним увидимся, только если рак на горе свиснет.
И больше уже ни на что не намекала.
Еще через неделю мы перестали писать другу даже те несчастные пару слов в сутки.
А еще через неделю я поняла, что за прошедшие семь дней Март полностью исчез из моей жизни.
Так начался мой второй «учебный год»: с букетом цветов на праздничной линейке, загорелыми второклашками, их отдохнувшими родителями и без мужчины моей мечты.
Весь сентябрь я работала, как ужаленная в задницу: планы, графики, приручение взбесившихся после каникул детей, которых я то громко обожала, то тихо хотела прибить.
А в середине октября, когда на улице внезапно выпал метр снега, сердце Танян не выдержало — и она в выходные чуть не силой вытащила меня из дома под предлогом пройтись по распродажам. Хотя я упиралась и планировала как минимум всю субботу предаваться лени и сну.
Правда, когда весь наш «улов» не помещался в руках, я вынуждена была признать, что вылазка того стоила.
— Обмыть! — торжественно заявила подруга и мы, не сговариваясь, свернули в сторону итальянской кондитерской.
В зале, несмотря на уже спустившийся вечер, тихо и малолюдно.
Занята только пара столов, и именно поэтому я сразу замечаю за одним из них знакомые затылок и плечи.
— Ты чего встала столбом? — спрашивает Танян, и тут же следит за моим взглядом.