— Нет-нет-нет, это говоришь не ты… не ты… ты не могла, ты любила его… — мужчина упрямо шептал эти слова, как слепец, шаря руками по земле. Черты лица его жены исказились, проступая черными, смолянистыми прожилками.
— Ложь, — прорычала она. Голос исказился, и мужчина уловил знакомые ему, темные нотки. Это точно была не Мила.
— Это не ты, — он истерично хохотнул и поднял взгляд, проницательных, полных ярости, карих глаз. Стук сердца выровнялся, боль отступила и появились силы и желание удушить чертовку или черта. Кем бы сейчас он ни был. Заткнуть его смешливый, полный мрака и тьмы рот. Но глаза встретились с растерянными, такими же карими, наполненными слезами глазами.
Это не может быть его сын. Не может. Он не здесь, не в этом месте, не в этом времени. Нет никакой войны. Есть только он, тьма и ад. Это нереа…
— Пап… меня хотят забрать на войну, — тихий, родной голос и всхлип.
Это реально.
— Бэй, малыш, — Румпельштильцхен поднялся с колен и присел на корточки рядом с сыном.
— Тебе нет четырнадцати, тебя никто не заберет. Все будет хорошо. Война закончится, — его голос дрожал, но он старался сдерживаться. Не хотелось лить слезы и пугать ребенка.
— Но воины в деревне…
«Они пришли за мной, папа. Они заберут меня на войну. Я умру, папа. Я умру там, где не умер ты. По моим костям будут идти те, другие мальчишки, что младше меня. Или меня просто съедят. Разорвут на куски и поделят между собой, как десерт. Я так слаб, папа. Я люблю тебя и хочу быть с тобой, но завтра я умру», — шепот. Снова этот шепот. Этого не было. Не будет. Не должно быть. Он что-то придумает. Он спасет своего сына.
— Мы что-то придумаем. Тебя не заберут на войну. Папа будет рядом, — он неловко прижал сына к себе, успокаивающе поглаживая Бэя по спине. — Папа не даст тебя никому в обиду. Папа любит тебя, Бэй…
Руки сына обхватывают его за шею и прижимают ближе к себе.
— Пап… — шепчет такой знакомый, родной ему голосок.
— Да, сынок?
— Я знаю, как лишить тебя магии.
— Что? — он отстраняется и смотрит на чуть повзрослевшего сына.
— Я знаю, как ты можешь избавиться от магии.
— Нет, мне не нужно избавляться от магии. Она спасла нас. Ты не на войне, я рядом с тобой, — мужчина непонимающе бегает взглядом по сыну. Что случилось? Что говорит его сын?
— Я знаю, зачем тебе кинжал.
— Не нужно, Бэй. Не говори этого… — за Бэем мелькнул призрак немой девушки, что знала о его тайне.
— Отдай его мне.
«Отдай мне свой кинжал. Ты будешь подчиняться мне. Отдай мне свою магию. Стань слаб. Стань калекой. Стань трусом».
— Нет, что ты такое говоришь, мой мальчик. Тебе не нужен кинжал. Как ты можешь мне такое говорить? — какое-то странное чувство, как червяк, стало ворочаться в его груди. Он не мог поверить, что его сын хотел ему зла. Его кинжал… его магия, он не мог без них.
— Я знаю, как лишить тебя магии. Я знаю, как получить контроль над тобой.
«Я знаю, как сделать тебя трусом. Я знаю, кому рассказать твой секрет. Я знаю то, что не знает никто. Я могу им рассказать. Я расскажу всем, как поработить тебя. И ты будешь домашним питомцем какого-то самодура. Я знаю…»
Нет. Он не трус. Он не может позволить кому-то узнать о его кинжале, не может. Его сила, его магия, его жизнь…
— Я ЗНАЮ ТВОЕ СЛАБОЕ МЕСТО, — выплевывает Бэй. Взвыв, Румпельштильцхен бросается на шестнадцатилетнего сына и начинает душить.
— Никто. Никто не узнает о кинжале! Никто!!! — Бэй хрипит, но его губы искривлены в издевательской улыбке.
— Узнают, — сквозь зубы говорит он. Румпельштильцхен яростно рычит, сильнее сжимая пальцы на худой шее парня. Он не чувствует, как смолянистая жидкость собирается у его ног, как она поднимается, обволакивает его лодыжки, колени, подбираясь к груди. Он не чувствует, какой болью отдает каждый стук его сердца. Он слышит шепот в его голове. Он видит кровавую пелену перед глазами и издевательское выражение лица своего сына. Сына…
— Трус! От чего на этот раз ты бежишь? — такой знакомый голос отвлекает его от едва посиневших, но таких же издевающихся губ. Хватка ослабла. А взгляд метнулся к собеседнику. Снова Мила… Но она какая-то другая. Одежда не та, она прозрачна…
— Никто не должен знать о моей тайне, — выдавливает он из себя, рассматривая призрак.
— Знают все и знали. Никто не говорил тебе об этом. Никому и дела не было до твоего кинжала. Бэйлфаер хотел тебя спасти. Он единственный, кто любил тебя, — женщина с упреком посмотрела на мужчину.
— Ты врешь, как всегда врала мне. Он - моя погибель! — рявкнул Румпельштильцхен и тряхнул лежащего Бэя за шею.
— Твоя погибель, твой страх, Румпельштильцхен. Твоя паранойя, погубит тебя с головой. Осмотрись. Ты по колено в грязи. Ты умираешь.
Он растерянно перевел взгляд ниже, туда, где смолянистая тьма поглотила тело Бэя, его собственные ноги и подбиралась к сердцу.
— Не показывай мне, что я сделала правильный выбор, оставив тебя, ничтожество, — рыкнула женщина и ударила мужчину по щеке. Призрачная рука прошла сквозь его тело, обдавая неприятным холодом.
Шепот на мгновение прекратился, дымка слетела с глаз. Бэй исчез, а руки по локоть провалились в жижу. Рядом с ним, ворча, барахталось синее существо.
Убить. Нужно убить его, не Бэя. Это зло. Это монстр.
Румпельштильцхен, упав полностью в болото, хватает монстра одной рукой, подтягивая сопротивляющееся тельце ближе к себе. У него есть пару секунд. Пальцы руки хватают монстра за шею, а вторая, увязая в жиже пытается поймать его вертящуюся голову, желая сломать ему шею. Тьма обнимает его со всех сторон, ласково затягивая, забирая к себе, на самое дно. Зверь рычит и до крови царапает руки мужчины.
Тук-тук… Тук…
Почти под слоем жижи слышится глухой треск и тьма отступает, оставив на земле взъерошенного Румпельштильцхена. На его руках лежит синее пушистое тело, а в другой руке осколки треснувшего черепа.
Он убил. Он смог.
— Бэй! Где ты? Я не хотел, вернись. Прости меня, — он оглядывался и искал своего сына. К глазам подкатили слезы, как он мог поднять на него свою руку. Ужас охватил все его тело, от осознания того, что он мог сделать.
— Бэя здесь нет. Я рада, Румпельштильцхен. Не такое уж ты и ничтожество… — ласково проговорила Мила, улыбаясь уголками губ. Он смог пройти этот круг. Может она и ненавидела его, но это было не всегда.
— Объясните мне кто-нибудь! Почему дьявол не держит своих шлюх на замке?! — возле них появился раздраженный Темный и замахал рукой.
— Какое тебе дело до… — Миле был не страшен Темный и она зло зашипела в его адрес.
— Изыди, нечисть, — Темный брезгливо взмахнул рукой. Мила исчезла с возмущенным вскриком.
— Где она?! — спросил Румпельштильцхен, вставая на ноги.
— В опочивальне Дьявола, где и должна быть. А с этим прохвостом, я еще поговорю. Он не соблюдает наши сделки! — взвизгнул Темный и стал пружинисто ходить взад-вперед.
— Неужели кто-то смог обдурить самого Темного? — Румпельштильцхен отряхнулся и злорадно улыбнулся.
— На себя бы посмотрел, — Темный скривил наигранно-печальную мордашку. Румпель поежился, отвыкший от собственной, такой показательной, мимики. — Ты чуть сына не удушил.
— Это был не мой сын! — рыкнул мужчина.
— Но этого же ты не знал! — парировал Темный. Румпель упрямо поджал губы и исподлобья посмотрел на Темного. Тот хихикнул и похлопал в ладошки.
— А ведь как знать, Румпельштильцхен. Как знать. Сын или не сын. Паранойя коварная вещь, я тебе скажу.
— Я - не параноик, — буркнул Румпель.
— То-о-же спорный вопрос, — пропело зло. — Но пусть будет по-твоему. А то снова станешь душить всех подряд и плакаться, — Темный примирительно поднял руки, в знак капитуляции.