— Ух…
— Не то слово. Так вот, мы к ним слетаем, познакомимся и посмотрим, стоит им доверять или нет.
Джонни неожиданно насупился.
— Фил! А ты правду говоришь? Ты ведь не отдашь меня?
У Филипа сильно и резко заболело в груди. Он осторожно притянул к себе Джонни.
— Никогда и никому. Даже за сто миллионов триллионов биллионов мороженых. Веришь?
— Верю.
Шарлотта приехала ровно в час, и Филип вынужден был признать, что француженки обладают врожденным шармом и способностью выглядеть сногсшибательно в любом одеянии. Снежная королева оделась по-походному — прямого покроя брючки из тонкой черной шерсти, замшевые сапоги на невысоком каблуке, бирюзовый пуховый свитерок и норковый свингер. На точеной шее переливалось ожерелье из некрупных топазов в белом золоте, в ушах посверкивали такие же топазы каплевидной формы. Просто, элегантно и дорого. Разумеется, духи. Видимо, мадам Артуа от природы пахла «Шанель № 5».
Джонни встретил тетку взглядом исподлобья, презрительным фырканьем в ответ на приветствие и демонстративным игнорированием подарка — большого лохматого медведя с удивленным взглядом. Руку тетке Джонни так и не дал, в такси уселся в самый угол и потребовал, чтобы Филип сидел рядом. В результате Филип сидел между ним и Шарлоттой и почему-то страшно смущался.
В аэропорту ощущение «бедного родственника» только усилилось. Филип и Джонни тащились в хвосте сверкающей кометы по имени Шарлотта, а мадемуазель Артуа бодро рассекала толпу. Двое носильщиков почтительно укатили в багажный отсек пять роскошных кожаных чемоданов Шарлотты, потертый чемодан средних размеров с вещами Джонни и спортивную сумку Филипа, у которой в последний момент разошлась молния — пришлось перехватывать скотчем, в результате багаж Филипа окончательно приобрел сходство с поклажей бедного турецкого иммигранта.
Джонни был здорово напуган — но и заинтригован. Такого количества народу он никогда не видел, поэтому на всякий случай вцепился в руку Филипа намертво и только головой вертел в разные стороны. В самолете же ему очень понравилось, особенно наушники, висевшие на спинке кресла.
Молоденькая стюардесса ослепительно улыбнулась Филипу, раздевавшему Джонни.
— Принести мальчику что-нибудь попить, мсье Артуа?
Джонни возмущенно воззрился на девушку.
— Еще чего! Это мой дядя, Фил Марч, а меня зовут Джонни Марч, а эта тетка — моя тетка, только я чего-то не уверен в этом…
Филип торопливо надел мальчику наушники.
— Послушай-ка сказку. У вас есть детские записи?
— Конечно. Сейчас включу Меня зовут Синтия. Если что-то понадобится…
Филип одарил девушку своим фирменным взглядом, и та немедленно затрепыхала ресницами и разулыбалась еще пуще. Шарлотта неожиданно почувствовала укол ревности. Когда она заговорила, ее голосом можно было резать стекло.
— Будьте добры, принесите мне пару пледов и подушку. Через пару часов, если мальчик не заснет, принесете ему обед. Разумеется, без кетчупа.
— Я люблю кетчуп!
— Очень плохо. Детям кетчуп вреден.
— А откуда ты… вы знаешь? У тебя же нету детев.
— Детей. Посмотри в окошко. Мы сейчас взлетим.
— Ха! Окошко! Это называется алюминатор!
С этими словами Джонни гордо отвернулся и стал смотреть в «алюминатор». Синтия незаметно подмигнула Филипу и ушла, а Шарлотта недовольным голосом заметила:
— Вы нарочно не останавливали мальчика, мистер Марч. Напрасно вы это делаете.
— Что именно?
— Показываете свою неприязнь. Так ему будет сложнее привыкнуть ко мне.
— Ну уж нет, дорогая мадемуазель. Не стоит перекладывать на меня вину за отсутствие у вас обаяния. Вам предстоит самой добиться расположения Джонни.
— Даже если вы будете мне мешать?
— Не собираюсь этого делать. Согласитесь, если я буду делать вид, что вы мне сразу понравились и я доволен сложившейся ситуацией, — это будет враньем.
Шарлотта прикусила губу, а потом вдруг усмехнулась:
— Знаете, вы сейчас похожи на дикого кота, которого вытряхнули из мешка посреди абсолютно чужой и незнакомой квартиры. Кот несколько потрепан и сильно испуган, но старается держать фасон и сохранять присущую котам независимость. Кроме того, все его чувства обострены, ибо он старается поскорее изучить незнакомое место…
Филип оторопел, но уже через мгновение на смену этому чувству пришло абсолютное, прямо-таки дзенское спокойствие. Он покосился на припавшего к иллюминатору и подпевающему наушникам Джонни, потом резко повернулся к Шарлотте и наклонился так близко, что почти коснулся губами ее порозовевшей щеки: