Она резко выдохнула и вырвалась из объятий Клейтона. Он снова потянулся к ней, но Хоуп уперлась ладонью ему в грудь.
— Это нечестно, — пролепетала она и попятилась. — Пользоваться этим… чтобы убедить меня.
— Этим? — сердито прищурился Клейтон и провел рукой по волосам, словно это помогало ему думать. — Этим? Хоуп, ты даже не можешь выговорить это слово? Мы занимались с тобой любовью…
— Нет!
— Да.
— Это был просто поцелуй.
— Ничего подобного, — гневно сказал он и шагнул к ней. — Это был не просто поцелуй…
Если бы Хоуп прислушалась к его словам или хотя бы посмотрела в это до боли знакомое лицо, она бы сдалась и простила ему все то, чего не понимала. Если бы она не ушла, то рассыпалась бы на кусочки у него на глазах. Но Хоуп не позволила себе остаться. Она круто повернулась. Выбежала из кухни и захлопнула за собой дверь.
Судя по тому, что дверь кухни почти тотчас же хлопнула снова, это препятствие задержало Клейтона ненадолго, но Хоуп уже получила нужную ей фору. Она вбежала в холл, схватила ключи и, вылетев на улицу, со всех ног помчалась к машине.
И все же он догнал бы ее, если бы дорожка не была посыпана гравием. Клейтон был босиком.
Когда машина свернула с подъездной аллеи, Хоуп услышала несшиеся ей вслед проклятия.
ГЛАВА 25
Хоуп вырулила на шоссе и повернула в сторону Сиэтла, не думая ни о долгой поездке, ни о том, что скажет Келли, когда та придет на работу и обнаружит, что начальницы нет. Она не имела представления, почему делает это, но знала, что должна ехать в город. Так же, как знала, что должна втягивать воздух в легкие. Что нужно останавливаться на красный свет. Что нужно вытирать мокрые глаза платком, чтобы не попасть в аварию.
И что она должна разлюбить Клея.
Нужно срочно увидеть отца. Все ответы должны быть у него. Нельзя сказать, чтобы эта мысль согревала ее душу.
Спустя несколько часов она без доклада ворвалась в его кабинет. Бродерику было достаточно увидеть ее лицо, чтобы быстро попрощаться с собеседником и положить трубку.
— Привет, Хоуп. — Он осторожно улыбнулся. — Ты… неважно выглядишь.
— Могу себе представить, — согласилась она и села в кресло. — Утро выдалось тяжелое.
— Тогда закрывай эту чертову клинику. Уезжай подальше и начинай новую жизнь. Поживи наконец для себя.
Она открыла рот от удивления.
— Ты не понимаешь, — печально прошептала Хоуп. — Представления не имеешь о том, что клиника — это моя жизнь. И все, что я делаю, делаю для себя.
— Заботиться о здоровье других людей вовсе не значит жить для себя.
— Нет, значит. — Почему он не хочет понять? — Это дает мне радость и надежду. Люди приходят ко мне, именно ко мне, отец! И делают это, потому что доверяют мне. Потому что я могу вылечить их. Могу что-то изменить к лучшему.
— Это работа, Хоуп.
— И очень важная! А кроме того, она приносит мне удовлетворение. Дает цель в жизни. — Она тяжело вздохнула. — Мне жаль, что ты не можешь понять это.
— Хоуп…
— Нет! — Она вскочила, не в силах усидеть на месте. — Клиника значит для меня все на свете. — Хоуп осеклась. До нее вдруг дошло, что это неправда. Все на свете значил для нее Клейтон.
Она снова опустилась в кресло и посмотрела на отца.
— Я не знаю, зачем приехала. Ты не понимаешь меня, не понимаешь ни капельки.
— Понимаю, — тихо сказал старик. — Хоуп, послушай меня. Я действительно понимаю тебя, потому что мы очень похожи. — Увидев ее ошеломленное лицо, Бродерик засмеялся. — Помни это. И… поступай, как сочтешь нужным. Делай то, что должна.
— Что?
Не сводя с нее глаз, старик твердо и решительно повторил:
— Делай то, что обязана.
На мгновение оба испытали какое-то незнакомое чувство. Да, понимание, да, сочувствие, но было и нечто большее, к сожалению, недосказанное. Это потрясло Хоуп. Она встала, обошла стол и потянулась к руке отца. Он сжал ее пальцы.
— Я ощущаю что-то странное, — прошептала она, нагнулась и внимательно посмотрела ему в лицо.
— Все в порядке, Хоуп, — вполголоса ответил он.
— Впервые за много лет ты не отводишь взгляда.
Теперь его глаза затуманились.
— Я виноват. Я так виноват…
— Ты хочешь что-то сказать мне? Я это чувствую. Так почему ты молчишь?
— Ты так похожа на нее, Хоуп. Когда я смотрю на тебя… — Он погладил ее волосы и грустно улыбнулся. — Я смотрю на тебя и вижу твою мать. Прекрасную, независимую. И чертовски упрямую.