По спине Хоуп побежали мурашки. Она фыркнула еще раз, и этот звук полностью успокоил медсестру.
— Должно быть, это очень приятно, доктор Бродерик… Иметь такого мужчину, который заботится о тебе.
Такого мужчину… Не слишком приятное напоминание о том, что в Тренте души не чают.
После ухода Келли прошло несколько часов. Хоуп давно поела, накормила Клейтона и животных, однако продолжала беспокойно расхаживать по дому. Она отчаянно нуждалась в сне, но не могла заставить себя лечь в постель.
Весь день она занималась любимой работой; в эти напряженные часы страх перед будущим уходил на задний план. И весь день, Хоуп ловила себя на этом, продолжала думать о своем госте.
Она прекрасно знала, чего хочет. Ей хотелось видеть Клея, хотелось невыносимо. Он обладал умением успокаивать ее… даже когда просто лежал и улыбался. Вскоре она стояла в дверях и искала предлог, чтобы войти.
Он крепко спал. Все к лучшему, подумала Хоуп. Она смотрела на Слейтера несколько минут, пытаясь внушить себе, что хочет проверить его самочувствие. Внушить, что это не имеет отношения к его внешности, к смягчившемуся во сне лицу, покрытому синяками. Волосы цвета морского песка падали ему на лоб, делая Клейтона юным и беззащитным.
Хоуп медленно отвела в сторону волосы со лба Слейтера, и, хотя он не проснулся, морщинки вокруг его глаз и рта разгладились.
Ресницы у него были темные и длинные, нос прямой. А губы… они были невероятно сексуальны. Даже разбитые.
Несомненно, Клейтон был одним из самых красивых мужчин, которых она видела. Мужчиной, который заслуживал большего, чем она могла ему дать.
Днем Хоуп решила подождать с признанием. Пятиминутного перерыва для такого разговора недостаточно. Это было бы просто невежливо. А он так плохо выглядел, был таким измученным, что хотелось плакать.
Теперь время настало. Она не сможет уснуть, если не сделает этого.
Сейчас, только одну минутку… Не в состоянии справиться с собой, она протянула руку и легко прикоснулась к его небритой щеке.
Почему она относилась к этому человеку не просто как к пациенту? Почему ей казалось, что он действительно мог бы быть ее любовником?
Щека была теплой, упругой, и ей так не хотелось убирать руку. Хоуп провела пальцами по его шее до самой ключицы — просто так, для собственного удовольствия. Потом пальцы скользнули по широкой, мускулистой груди; она заглянула в лицо Клейтона… и застыла на месте. Он проснулся.
Хоуп прокляла бы свою глухоту, но виновата в этом была не глухота, а чувственность, заставившая ее забыть об осторожности. Никакой ошибки. Оба его глаза были открыты и смотрели прямо на нее. Таинственные глаза цвета свежей листвы.
— Привет, — сказала Хоуп как дурочка и убрала руку, смущенная тем, что ее застали врасплох. Но Слейтер взял руку Хоуп и снова притянул ее к себе.
— Не надо, — хриплым со сна голосом пробормотал он.
— Что не надо?
Клейтон положил ее руку на свою покрытую светлыми волосами грудь, и женщина почувствовала гулкое биение его сердца.
— Не убирай ладонь. Мне приятно.
— Ох… — Как быть? Как сказать ему правду, если он так невыносимо, невероятно… принадлежит ей?
— Клей…
— Расскажи о нас, — попросил он, закрывая глаза и не отпуская ее руку. — Только не про то, как мы содержим этот странный приют для животных.
Хоуп ощущала его глубочайшую усталость, но на краткий мир — до того как Клейтон опустил веки — ее пронзило предчувствие чего-то необычайного. Она не почувствовала, а увидела что-то намного более глубокое, более захватывающее, чему суждено было случиться, суждено неминуемо. Ошеломленная Хоуп умолкла.
Нет, конечно, она ошиблась. Когда эта история закончится, он навсегда уйдет из ее жизни.
— Трудно, да? — Он вздохнул. — Знаешь, Хоуп, мне кажется, ты что-то скрываешь.
— Правда? — испуганно спросила она.
— Угу. Как будто раньше я был изрядным подонком. Это сводит меня с ума. К тому же не могу вспомнить, хорошо ли я с тобой обращался.
Он говорил тихо и немного неразборчиво. Хоуп приходилось читать по его потрескавшимся губам.
— Почему ты так думаешь? — прошептала она.
— Это следует из твоих слов. — Клейтон умолк и прикоснулся к ее руке. Хоуп вспыхнула так, что тонкая ткань блузки едва не задымилась. — Но если я действительно был такой сволочью, дай мне возможность исправиться. Раз уж я все равно ничего не помню.
Чувство вины заставило ее внутренне съежиться. Вина и страх переполняли ее сейчас.
— Ты… не был сволочью, Клей. — Почему-то она была уверена в этом. — А память к тебе вернется. Я обещаю.