ежу, как мышка, как букашечка, незаметненько, никому не мешая, вы просто не трогайте меня, посылайте пули мимо, ибо я очень, очень, очень хочу жить! Мне очень нужно! Сделав над собой невероятное усилие, он продолжил движение. Метр. Другой. Вперёд, только вперёд. Прошла, казалось, вечность. Трассеры всё ещё летали над вырубленной полосой, выстригая ветки с лёгких планеты. Почти выбившись из сил, ничего не видя, не соображая, он полз и полз под пулями, пока не почувствовал, что теряет опору. Видимости не было, и он и не заметил, как выполз к канаве. Медленно съехав по склону, он окунулся в мутную, холодную воде. Члены медленно коченели, одежда резко потяжелела. По крайней мере, здесь его пули точно не достанут. Но и воспаление лёгких - штука безрадостная. О том, чтобы попытаться выбраться наверх, не могло быть и речи. Во-первых, у него всё равно бы не получилось - уж больно скользкой была грязь; во-вторых - трассеры по-прежнему со свистом рассекали воздух. Он поднялся в полный рост и похлюпал по колено в воде, спотыкаясь, падая, захлёбывая серую жижу, отплёвываясь, поднимаясь, идя дальше, дрожа - всё, что угодно, лишь бы выжить. Ливень и не думал стихать. Какой же холод крокодильский... У крокодила всё не слава богу - что холод, что слёзы... Берцы - обувь неубиваемая, в такой хоть по навозу, хоть по отходам химического производства - всё едино, не балетки, чай. Но и в берцах нельзя забывать заветы Суворова. Кто сия личность, он не помнил, да и момент, откровенно говоря, был неподходящий для самокопания. Полоса вырубки закончилась, вверху уже виднелись верхушки деревьев. Стрельба прекратилась. Он уже было понадеялся, что в конце пути его ждёт если не лифт, то комфортабельный элеватор. В какой-то степени он не ошибся. Продрогший, уже мало что соображающий и двигающийся исключительно на рефлексах, он не обратил внимание на то, что поверхность жижи впереди пульсировала, от её поверхности отрывались капли, взлетали вверх и падали обратно. Ещё несколько шагов на слабых, дрожащих ногах и его вырвало из воды и хорошенько так отфутболило вверх и вперёд, за шкирку вытянуло из оврага и отправило в относительно свободный полёт. Единственное, что он успел - так это удивиться. Его выбросило из канавы на склон и он покатился в кустарник, примяв начинавшиеся на склоне небольшие колючие кусты и скатившись в ложбину на жёсткие колючие ветки терновника. Иглы впились в тело, кололо всё, но встать он не мог. Тело стало наливаться жаром, сознание поплыло и потухло. Первым, что он увидел, были лицо. В нём уже не было столько горя и жалости. Внимательно, с тревогой вглядывались в него серые огромные глаза - лицо поплыло к несу, теряя очертания и вот уже оно превратилось в облака, в шеренги летящих по небу птиц. Песок. Он лежал на тёплом песке. Над ним - чёрные птицы. Ещё выше - пасмурная облачность. Осмотрелся. Он сидел в центре миниатюрной, идеально круглой пустыни, размером с маленький загородный домик. Крохотные барханы. По краям - заросли колышущейся на ветру осоки, в которой имеются коридоры-промежутки для прохода. А наверху небо. Что-то не так. Что-то выбивалось из картины. Он ещё раз внимательно огляделся. Осмотрел одежду. Проследил за колыханием осоки. Местность оказалась болотистая. Слева, справа и сзади, насколько простирался взгляд, тянулись бескрайние топи, в которых редкими маяками торчали голые, омертвелые деревья. Он не мог понять ничего. Он уже был здесь. И, похоже, не раз. Остановив выбор на том, что разнообразие - основа эволюции и здорового питания, он двинулся вперёд, туда, где бочаги, лужи и грязь переходили в твердь земную. Добравшись до конца болота, он передохнул, привалившись к стволу бросившей жёлтые иглы сосны. Побрёл на ватных ногах вглубь леса. - Стой! Куда прёшь, лосяра?! Живёшь долго? Надоело?! Он удивился и немножко испугался. Человек? Здесь? Резко обернувшись, он действительно увидел осторожно выглядывающего из-за ствола сосны мужчину. - Т-ты это... Мне? - А ты видишь тут кого-нибудь другого?.. Стой! Не двигайся! - незнакомец выкинул вперёд правую руку в предупреждающем жесте. Человек вышел из-за дерева и поспешно двинулся навстречу, путаясь в полах плаща. Присмотрелся - нет, не кайман, таки крокодил. Одетый в крокодиловый плащ имел вытянутое лицо, с прямыми, резкими чертами, с горбатым носом, насупившимися бровями, тонкими губами и короткими чёрными волосами. - Ну? - Гну! - незнакомец подошёл и оглядел его с ног до головы. Покачал головой: - Небо! Небо не видело такого пацака, как ты... - В чём суть-то?! - С утра в тапках. И в том, что туда, - незнакомец махнул кистью руки, - идти нельзя. - Туда - это куда? Между теми двумя кочками? А чего не так-то? Тут это... Знака-то нет, товарищ начальник! Сказал - и тот час рука ко внутреннему карману потянулась... Удивился, но дал руке проделать путь до конца. Карман, как и остальные, оказался пустым. - Хорошая шутка. Сейчас животик надорву, - сухо прокомментировал незнакомец. - Что - реально не видишь? - Вижу. Лес. Деревья. Листья. Землю. Небо. Чего же более, что я могу ещё сказать... Когда плащеносец понял, что наш герой вполне серьёзен, то невольно отступил. Посмотрел недоверчиво, покачал головой. - Да нет, не лосяра... Олень, скорее... полумёртвый... Короче, гражданина, ты туда не ходи, ты сюда ходи - а то совсем мёртвый будешь... Не? Не веришь? Вот Фома неверующий выискался... Следи за руками, пациент... Поискав, незнакомец подобрал штатив и, размахнувшись, будто в «городки» играет, метнул аккурат промеж холмиков. Вспыхнуло. Громыхнуло. Так, что с деревьев иголки попадали. - Убедился теперь, Фома неверующий? Торжествующий голос незнакомца вернул его к реальности. Реальности ли? Голова гудела. Тошнота подступила к горлу. Он сидел в чёрно-белом лесу. Рядом стоял незнакомец. Ещё ближе два холмика. - Э-э... Это что такое было? - Что это такое было? Кирдык-башка было. Секир-карачун. Ловушка, вобсчем. Контактная пара. Видишь - кочки симметричны. Да что симметричны - одинаковы. Зеркальны. У обоих одна сторона больше срезана, чем другая. Плюс и минус. Между пройдёшь - получишь заряд бодрости. Пришедший в себя долго переваривал полученную информацию. - Так и будешь простатит зарабатывать? Вставай! - Проклятьем заклеймённый... - прошептал одними губами, поднимаясь, - благословенная, ложись... Как тебя зовут? - Вергилий. А тебя? Он напрягся изо всех сил. Обоими руками закопался в серое вещество, пытаясь вынудить ответ. Но... - Не помню. Вергилий ничуть не удивился. - Ладно. Тогда будешь Фомой. Остальное, пожалуй, не важно. А что важно - ещё нужно выяснять, Фома. Да не таращься ты так. Нормальный крокодиловый плащ. Всю жизнь о таком мечтал. А раньше о таких клешах, в которых ты рассекаешь и куртке “Wrangler”. И что, цуко, это такое было, а? Ладно, не парься. Попаримся ещё. Кубыть, - Вергилий резко повернулся и, срубая стеком головки репейника, пошёл по тропке в лес. - Тропинка вот! В лесу! Казалось бы! - выкрикивал он на ходу, - Схуяль? Минуту назад не было тропинки. Да и лес... Ладно... Нам Фома, ребят встретить нужно. Мы по периметру пошли. Разделили на сектора - и пошли. Выход искать. К вечеру договорились в центре леса, там полянка, встретиться. А вечера, цуко - то, и нетути! - А полянка, муха в ухо - вот она; а раньше - пока жопу не взмылишь, не дойдёшь. Вот что это было, Фома? Вергилий остановился в высоком, выше колена ковыле, струившемся вокруг небольшой, усыпанной необычной формой грибами полянке. В центре полянки у костра сидел по-туркменски, то бишь поджав под себя ноги, мужик в малахае и тельпеке и неспешно отхлёбывал из пиалы чай. За полянкой убегала в лес речушка. На её берегу возились на сломленной возрастом сосне три медвежонка. У комля сидела, поглядывая на малышей, улыбающаяся медведица. - Медведи, - Фома подошёл к Вергилию. - Да они тут везде. Так и мотаются по лесу вчетвером. И сосну за собой тягают. Но злить всё равно не нужно. А вот мужика вижу впервые. - Туркмен, что ли. В тельпеке. - В каком ещё тельпеке? Нормальный мужик. В ветровке. Фома перевёл взгляд на сидящего у костра - тот был действительно в ветровке с откинутым капюшоном. И чай пил из кружки. - Ну что, вновь поступившие? Определились уже с бутафорией? С цветовосприятием? Аданте на авансцену, плиз, - донеслось от костра. - Чайку хлёбнуть! С ежевичным листом. - Вся жизнь наша - театр, - пробормотал Фома. Они двинулись было к костерку, но остановились, и было из-за чего - по обе стороны от мужика, слева и справа от них, на поляну вышло по новой фигуре. Тот, что слева, красовался сапогами, огнеупорным костюмом, кислородным баллоном за плечами, от которого тянулись две трубки к прозрачной пластиковой маске, красной каской и, в качестве бонуса - увесистым топором в, практически наверняка, мозолистых руках. Здоровенный бугай - при виде топора Фома рефлекторно сунул правую руку за пазуху, и, к своему изумлению нащупал холодную металлическую рукоять пистолета. Новоявленная тяжесть оттягивала куртку. Чудеса, да и только! При взгляде же на второе новое действующее лицо Фома вспомнил, что жить и верить - это замечательно, и что перед нами небывалые пути, ибо этот персонаж был облачён в скафандр космонавта, гордо сверкая