акомец махнул кистью руки, - идти нельзя. - Туда - это куда? Между теми двумя кочками? А чего не так-то? Тут это... Знака-то нет, товарищ начальник! Сказал - и тот час рука ко внутреннему карману потянулась... Удивился, но дал руке проделать путь до конца. Карман, как и остальные, оказался пустым. - Хорошая шутка. Сейчас животик надорву, - сухо прокомментировал незнакомец. - Что - реально не видишь? - Вижу. Лес. Деревья. Листья. Землю. Небо. Чего же более, что я могу ещё сказать... Когда плащеносец понял, что наш герой вполне серьёзен, то невольно отступил. Посмотрел недоверчиво, покачал головой. - Да нет, не лосяра... Олень, скорее... полумёртвый... Короче, гражданина, ты туда не ходи, ты сюда ходи - а то совсем мёртвый будешь... Не? Не веришь? Вот Фома неверующий выискался... Следи за руками, пациент... Поискав, незнакомец подобрал штатив и, размахнувшись, будто в «городки» играет, метнул аккурат промеж холмиков. Вспыхнуло. Громыхнуло. Так, что с деревьев иголки попадали. - Убедился теперь, Фома неверующий? Торжествующий голос незнакомца вернул его к реальности. Реальности ли? Голова гудела. Тошнота подступила к горлу. Он сидел в чёрно-белом лесу. Рядом стоял незнакомец. Ещё ближе два холмика. - Э-э... Это что такое было? - Что это такое было? Кирдык-башка было. Секир-карачун. Ловушка, вобсчем. Контактная пара. Видишь - кочки симметричны. Да что симметричны - одинаковы. Зеркальны. У обоих одна сторона больше срезана, чем другая. Плюс и минус. Между пройдёшь - получишь заряд бодрости. Пришедший в себя долго переваривал полученную информацию. - Так и будешь простатит зарабатывать? Вставай! - Проклятьем заклеймённый... - прошептал одними губами, поднимаясь, - благословенная, ложись... Как тебя зовут? - Вергилий. А тебя? Он напрягся изо всех сил. Обоими руками закопался в серое вещество, пытаясь вынудить ответ. Но... - Не помню. Вергилий ничуть не удивился. - Ладно. Тогда будешь Фомой. Остальное, пожалуй, не важно. А что важно - ещё нужно выяснять, Фома. Да не таращься ты так. Нормальный крокодиловый плащ. Всю жизнь о таком мечтал. А раньше о таких клешах, в которых ты рассекаешь и куртке “Wrangler”. И что, цуко, это такое было, а? Ладно, не парься. Попаримся ещё. Кубыть, - Вергилий резко повернулся и, срубая стеком головки репейника, пошёл по тропке в лес. - Тропинка вот! В лесу! Казалось бы! - выкрикивал он на ходу, - Схуяль? Минуту назад не было тропинки. Да и лес... Ладно... Нам Фома, ребят встретить нужно. Мы по периметру пошли. Разделили на сектора - и пошли. Выход искать. К вечеру договорились в центре леса, там полянка, встретиться. А вечера, цуко - то, и нетути! - А полянка, муха в ухо - вот она; а раньше - пока жопу не взмылишь, не дойдёшь. Вот что это было, Фома? Вергилий остановился в высоком, выше колена ковыле, струившемся вокруг небольшой, усыпанной необычной формой грибами полянке. В центре полянки у костра сидел по-туркменски, то бишь поджав под себя ноги, мужик в малахае и тельпеке и неспешно отхлёбывал из пиалы чай. За полянкой убегала в лес речушка. На её берегу возились на сломленной возрастом сосне три медвежонка. У комля сидела, поглядывая на малышей, улыбающаяся медведица. - Медведи, - Фома подошёл к Вергилию. - Да они тут везде. Так и мотаются по лесу вчетвером. И сосну за собой тягают. Но злить всё равно не нужно. А вот мужика вижу впервые. - Туркмен, что ли. В тельпеке. - В каком ещё тельпеке? Нормальный мужик. В ветровке. Фома перевёл взгляд на сидящего у костра - тот был действительно в ветровке с откинутым капюшоном. И чай пил из кружки. - Ну что, вновь поступившие? Определились уже с бутафорией? С цветовосприятием? Аданте на авансцену, плиз, - донеслось от костра. - Чайку хлёбнуть! С ежевичным листом. - Вся жизнь наша - театр, - пробормотал Фома. Они двинулись было к костерку, но остановились, и было из-за чего - по обе стороны от мужика, слева и справа от них, на поляну вышло по новой фигуре. Тот, что слева, красовался сапогами, огнеупорным костюмом, кислородным баллоном за плечами, от которого тянулись две трубки к прозрачной пластиковой маске, красной каской и, в качестве бонуса - увесистым топором в, практически наверняка, мозолистых руках. Здоровенный бугай - при виде топора Фома рефлекторно сунул правую руку за пазуху, и, к своему изумлению нащупал холодную металлическую рукоять пистолета. Новоявленная тяжесть оттягивала куртку. Чудеса, да и только! При взгляде же на второе новое действующее лицо Фома вспомнил, что жить и верить - это замечательно, и что перед нами небывалые пути, ибо этот персонаж был облачён в скафандр космонавта, гордо сверкая четырёхбуквенной аббревиатурой на шлеме поверх зеркального стекла. Фома замялся, но, подгоняемый Вергилием, занял место справа от мужика восточной наружности в ветровке. Последний со спокойствием домашнего удава тибетского монаха наполнил чаем пиалу и пустил по кругу. Космонавт принял, но шлем поднимать не стал и, покачав столовый прибор в руках, передал дальше. Оставшиеся не побрезговали. Пожарник, упав на землю с левой стороны с бычьим вздохом, сбросил наземь шлем, явив свету совсем юное лицо. - Дед, спасибо... А ты кто? - озвучил юноша висящий над костром вопрос. - Де-е-е-е-д, - протянул мужик, пробуя слово на вкус. Распробовал, скривил мину, будто лимон проглотил, покачал головой: - Дед - это слишком. Согласен на Батю. Или Проводника. Потому что я поведу вас к Источнику. - Секундочку, - Вергилий поднял ладонь. - Нам пить не хочется. Нам знать хочется... - Что тут происходит, где мы, кто мы, кто виноват и что делать, - подхватил Фома. Последние два вопроса он ляпнул непроизвольно и очень смутился. - Сперва доложьте, - улыбаясь, сверкнул Батя глазами. - Так сказать, по форме. Нашли ли, что искали? Космонавт покачал шлемом и развёл руками. Пожарник мотнул головой и поведал про какое-то ограждение, к которому не подойти - стреляют. Вергилий ткнул пальцем в Фому. Фома вздохнул. - Что и требовалось доказать,- кивнул Батя, - мене, мене, текел, упарсин. А теперь, дети мои, слухайте. Место Соборное. Некоторые ещё говорят - Соборования. Для некоторых - Чистилище. И раньше были такие места. И мы о них кое-что знаем. Те, кто приглядывает. Ну, должен же кто-то присматривать за всем этим. По мере сил. Ваше Место - место четырёх, возникло таким потому, что четыре сознания смогли договориться о чём-то общем. Место это постоянно меняется - как меняются ваши сознания, ваша память - там. Там, где вы сейчас боретесь за жизнь. И чтобы вам помочь, там, мы должны добраться до Источника. И как можно быстрее. Он резко встал и, как ни в чём не бывало, пошёл в лес. Бросил через плечо: - Чего ждём? Пока рак скиснет? - Вот и я говорю! Вышки, колючка натянута, прожектора, а кто там наверху сидит, семечку лузгает и пиво с раками пьёт - не видать! Зато как тебе узревают, так сразу шмалять принимаются - никакой, блин, культуры...- увлечённо разглагольствовал Вергилий по пути. - Та же... Ерундистика... - выдохнул Пожарник. - А лицо видел? - спросил Фома. - Женское? На небе? Вергилий пожал плечами. Путь преградили заросли - с трудом пройти, проехать не на чем - и Пожарник вышел вперёд, прорубая топором дорогу. Фома лишь одобрительно кивал: во-первых, потому что сам не работал, и во-вторых, потому что вспомнил, то когда рубишь лесок - разлетаются щепки. - Стоп! А где Космонавт?! - Вергилий недумённо крутил головой. Космонавт до этого места молча шёл замыкающим. А теперь, на песке, возле отпечатков ботинок лежал только скафандр... - Космона-а-а-а-вт! - закричал Пожарник, бросился к скафандру, но был перехвачен Вергилием. - Куда! В ловушку прёшь! И действительно - воздух впереди на небольшом участке, примерно метр на метр квадратный, поднимаясь кверху, преломлялся, словно над костром. - Нечего уже..., - произнёс Батя, - нет его уже здесь... Не успел он окончить фразу, как почва задрожала. Фома, не удержав равновесия, упал. Тошнота вывернула желудок до зелёной горечи. Он вытер губы, слезящиеся глаза, обессилено перевернулся на спину и снова мелькнул в почерневших облаках женский, такой до щемящей боли знакомый, лик... Мир менялся. Земля сотрясалась. Заросли привычного терновника втягивались в почву, вырастали, вздымаясь скалы. Справа, почти до места, где они прорубили проход, весь мир исчез, сменившись серо-сиреневой рябью. Рябь колыхнулась и поползла назад, трансформируясь в болота, поросшие осокой. - Сколько... Учил комбинаторику... А таких перестановок... Ещё не видел... - прошипел сквозь зубы Вергилий. Земля дёрнулась в последний раз - они не удержались на ногах, одна из скал рухнула, подняв тучу тяжёлой, густой пыли. Пронёсся шквал ветра, заставивший их вжаться в землю. Мир установился. И они, кашляя и отплёвываясь, поднялись на ноги. На краю провала стояло дерево. На толстом стволе из прозрачного кварца покоилась широкой чашей, наполненной чёрно-красной, тяжёлой жидкостью, крона переплетённых, блистающих кристаллическими, кремниевыми гранями ветвей. Жидкость, пропитав воздух запахом крови, бугрилась, провисая в ячеях кроны. У ствола, где расстояние между ветвями было больше, такой бугор постепенно наливался в каплю - шар, потянувшуюся на утончающейся как у перевёрнутой рюмки ножке к земле; оторвался, прокатился и остался лежать, тве