Герострат. Хайре, Клеон!
Клеон молчит.
Хайре, Клеон! Ты считаешь недостойным приветствовать гражданина Эфеса?
Клеон молчит.
Что ж, будем молчать, хотя это глупо. Ведь ты пришел ко мне, а не наоборот.
Клеон. Будем говорить. Просто мне хотелось вдоволь насмотреться на тебя.
Герострат. Не ожидал увидеть человека? Думал, что у меня торчат клыки или растут рога?
Клеон. Нет, я тебя таким примерно и представлял. Но мне казалось, что у тебя должно быть прыщавое лицо.
Герострат. Почему?
Клеон. Так мне казалось…
Герострат. Нет, Клеон, у меня чистое лицо, белые зубы и здоровое тело.
Клеон. Ну что ж, тем хуже для тебя. Завтра это тело, очевидно, сбросят в пропасть. Ты ведь хотел этого, Геростор?
Герострат (зло). Меня зовут Геростратом! И ты напрасно делаешь вид, будто не помнишь моего имени…
Клеон. Твое имя будет забыто.
Герострат. Нет! Теперь оно останется в веках. Кстати, о тебе, Клеон, будут вспоминать только потому, что ты судил меня.
Клеон. Надеюсь, потомки посочувствуют мне за эту неприятную обязанность… Однако хватит болтать о вечности, Герострат. Впереди у тебя только одна ночь. Расскажи лучше о себе – суду надо знать, кто ты и откуда.
Герострат. С удовольствием! Я – Герострат, сын Стратона, уроженец Эфеса, свободный гражданин. Мне тридцать два года, по профессии я торговец. Продавал на базаре рыбу, зелень, шерсть. У меня были два раба и два быка. Рабы сбежали, быки подохли… Я разорился, плюнул на коммерцию и стал профессиональным поджигателем храмов.
Клеон. У тебя были сообщники?
Герострат. Я все сделал один!
Клеон. Только не вздумай лгать, Герострат, иначе правду придется говорить под пыткой!
Герострат. Клянусь, я был один. Посуди сам, какой смысл делиться славой?
Клеон. Как ты проник в храм?
Герострат. Обыкновенно, через вход. Я пришел туда вечером, спрятался в одном зале, а ночью, когда жрецы ушли, принялся за работу.
Клеон. Как тебе удалось так незаметно пронести в храм кувшин со смолой?
Герострат. Я не прятал его, а пронес у всех на виду. Жрецов интересуют только ценные дары, которые богатые люди приносят к алтарю богини. Мой треснутый кувшин не вызвал у них никакого интереса.
Клеон. Ты был пьян?
Герострат. Нет! Всего несколько глотков для смелости.
Клеон. Твой сосед-торговец сказал, что однажды на базаре ты упал в обморок.
Герострат. И не один раз, Клеон. Но это вовсе не значит, что я припадочный… (Смеется.) О, это очень забавная история! Видишь ли, когда мои торговые дела пошли совсем плохо и ростовщики отняли у меня все до последнего обола, я не стал гнушаться любой работой, лишь бы за нее хорошо платили. Ты знаешь, что по законам наших базаров нельзя поливать рыбу водой, дабы она не прыгала и не выглядела свежей, чем на самом деле. Надсмотрщики строго штрафуют торговцев, нарушающих это правило. Вот тогда я и придумал обмороки… Гуляешь в рыбных рядах и вдруг – ах! – валишься на корзинки. Торговцы льют на меня воду и не-ча-ян-но брызгают на рыбку… Поди придерись: рыба получает влагу, я – деньги.
Клеон. Хитро!
Герострат. Но все равно надсмотрщики поняли наконец, что их дурачат, и меня здорово отлупили.
Клеон. Тебя, очевидно, часто лупили?
Герострат. Бывало. Люди не прощают тому, кто умнее их.
Клеон. Люди не прощают тому, кто считает их дураками. Ты женат?
Герострат. Был, но развелся. Моя жена – Теофила, дочь ростовщика Крисиппа. Он дал за нее десять тысяч драхм, а я клюнул на приданое и забыл, что вместе с деньгами придется брать в дом глупую и некрасивую женщину… Мало того, через четыре месяца после свадьбы она родила сына. Я понял, что меня надули, и подал в суд. Но мошенник Крисипп выиграл процесс, убедив всех, что я обольстил его «невинное» дитя задолго до свадьбы. Нас развели, и, по существующим законам, мне пришлось вернуть Крисиппу все приданое плюс восемнадцать процентов неустойки. Даже на собственной дочери этот мошенник заработал.
Клеон. Я сразу понял, что ты неудачник.
Герострат. Да, это так. Мне не везло ни в спорах, ни в игре в кости, ни в петушиных боях.
Клеон. И за все это решил отомстить людям?
Герострат. Я никому не мстил, Клеон. Просто мне вдруг надоело прозябать в безвестности… Я понял, что достоин лучшей судьбы. И вот сегодня мое имя знает каждый.
Клеон. Несчастный! Сегодня весь город повторяет твое имя с проклятьями.
Герострат. Пускай!… Сегодня проклинают, завтра будут относиться с интересом, через год полюбят, через пять – будут обожать. Шутка ли сказать, человек бросил вызов богам? Кто до меня на это решился? Разве что Прометей?
Клеон (сердито). Не смей сравнивать, негодяй! Прометей взял у бога огонь, чтобы подарить его людям, а ты взял огонь, чтобы обворовать людей! Храм Артемиды был гордостью Эфеса. С детских лет мы любовались им, мы берегли его, потому что знали: в каждой мраморной колонне, в каждой фигуре барельефа лежит сто двадцать лет человеческого труда. Ты слышишь, Герострат? Сто двадцать лет! Менялись поколения, мастера строили и учили своему искусству сыновей, чтобы те обучили внуков… Для чего они это делали? Неужели для того, чтоб однажды пришел мерзавец и все это обратил в пепел?! Нет, Герострат, ты плохо знаешь людей. Они забудут твое имя, как забывают страшные сны.
Герострат. Ну что ж, посмотрим.
Клеон. Ты не посмотришь! Завтра к вечеру тебя не будет.
Герострат (вызывающе). Посмотрим…