— Нашей семье нужны наследники и твоему волку, по всей видимости, тоже. Если уж на то пошло, и мой дорогой племянничек так сильно погряз в своей глупой любви, можно прийти к компромиссу, — Глен снова делает глубокую затяжку и поправляет идеально уложенную прическу. — Поговори с Тиной, объясни ей всю ситуацию — она ведь живет с оборотнем, поэтому должна принимать во внимание острые потребности хищника и смиряться с ними. Тина — умная девочка, она всё поймет, я уверен.
— Предлагаешь прийти к ней и сказать, что я вынужден трахнуть свою секретаршу, чтобы та родила мне ребенка и усмирила тем самым какие — то там инстинкты? Ты ёбнулся? — Ноа рывком отталкивается от столешницы и направляется к двери. Разговор с самого начала показался ему ошибочным. — Ты не знаешь Тину. Она не смирится. Никогда.
— А у тебя есть выход? — доносится вслед насмешливый голос Глена. — Либо признаешься ей и надеешься на понимание, либо врешь ей дальше и втайне трахаешь Дженнифер. Оба варианта имеют место быть, но я предлагаю сказать ей, что растить детей вы будете вместе, без их милой и заботливой мамочки.
— Что? — Ноа разворачивается, не веря своим ушам. — О чем ты говоришь?
Глен ухмыляется, понимая, что заработал еще один балл в свою копилку. Глаза вспыхивают азартом, а пальцы отстукивают монотонный ритм по золотому портсигару.
— Если ты так хочешь, вопрос с Дженнифер я решу сам. Обговорю с ней перспективы, развею неосуществимые надежды и предложу хорошие отступные за проделанную работу. Всё очень просто, получить согласие не составит труда, — Глен снова улыбается, как насытившийся свежим мясом зверь. — Главное, поговори с Тиной и обеспечь себя счастливым будущим с вашими типа общими детьми. А меня обеспечь наследниками — всё прекрасно, все довольны. Это как суррогатное материнство, разве Тина никогда не задумывалась о таком варианте?
— Ты больной, Глен, реально на всю голову стукнутый, — Ноа истерично улыбается, переваривая услышанное. — Тина меня нахрен пошлет, вместе с этим идиотским планом. Поверить не могу, что мы вообще это обсуждаем.
— Тогда какая разница? Она все равно узнает об измене и пошлет тебя с тем же успехом. Всё уже произошло, — Глен поднимается и медленным шагом обходит по кругу стол. Строгий костюм идеально сидит на широких плечах, а радужка глаз загорается голубым цветом, он чувствует влияние сказанных слов и не скрывает этого. — Остается только использовать последний шанс и оставить человека рядом с собой. Согласится — великолепно, а если откажет… Что ж, будешь горевать над своей ошибкой всю оставшуюся жизнь и прислушиваться к моим советам прежде, чем влюбляться в очередную не перспективную девчонку.
— Блядь! — всё, что способен сказать Ноа в ответ, отводя в сторону взгляд. В одном Глен точно прав: им с Тиной придется поговорить в любом случае. Ноа обреченно кивает: — Я поговорю с ней. Но не потому, что ты предложил стоящий выход, просто я должен сказать ей правду, страшно мне или нет. Предлагать твой вариант я не буду. Мы найдем с ней способ это решить. Она мне поможет.
— Сомневаюсь, — поджимает губы Глен.
Ноа разворачивается и покидает тридцать второй этаж, намеренно не останавливаясь этажом ниже. Он еле преодолел путь через приемную, прокалывая когтями кожу на ладонях, чтобы не сорваться. Почему же раньше от Дженнифер не пахло так вкусно и маняще? Почему влечение проснулось именно сейчас? Какого хрена ты творишь, грёбаный волчара?
***
Тина сейчас в их спальне собирает небольшую спортивную сумку со своими вещами. Ноа сидит в гостиной и медленно умирает. Перед глазами мелькают четкие картины слез, дрожащих рук и разочарованных взглядов. В груди до сих пор жжение от раскаленной обиды.
Всё происходило по заранее известному сценарию: Тина его практически не слушала: стояла перед ним с потерянным видом, пропуская мимо ушей важные слова. Те фразы, в которых Ноа говорил, что ему жаль, что он слабак, раз не смог удержать контроль. Что готов вымаливать прощение ежедневно, до скончания времен. Ноа не собирался оправдываться, сбрасывая всю вину на волка, но и не забывал упоминать, что он играет одну из главных ролей. Ноа извинялся десятки раз, а слышал в ответ только молчание.
И чёрт дернул его за язык, чтобы поведать Тине план Глена по укрощению этих грёбаных инстинктов. Никаких оправданий — сплошной идиотизм.
А далее последовал взрыв…
Удар оказался такой силы, что мог разнести своей волной ближайший округ. Крики становились громче, истерика захлестывала Тину с головой, а паническая атака надвигалась так же быстро, как и расставание. Затем наступил момент, и всё стихло. Перегорело, оставляя выжженный след. Тина больше не кричала — она растерянно оглядывала комнату, успокаивая волнение и ледяную дрожь, а потом сказала самую логичную фразу из всех возможных.
«Между нами все кончено», — прозвучало тихо, опустошенно, болезненно.
После очередного разговора возле входных дверей и одной смачной пощечины, Ноа остается на месте и желает сдохнуть. Или повернуть время вспять и промолчать, как молчал всю неделю. Или снова сдохнуть, накачавшись аконитом по самые гланды. Какая ему разница, он все равно сгинет без своего человека. Без Тины. Без той, кому Ноа больше не нужен, и в этом полностью его вина.
«Между нами всё кончено», — повторяет внутренний голос, а затем и опечаленный волк. Четыре слова, которые представляют из себя апокалипсис, в масштабе одной вселенной Ноа Васкеса.
5. Привет из прошлого
Знаете, так бывает. Живешь себе, живешь. Пьешь, ешь, дышишь отравленным газами кислородом, пытаешься работать и чувствовать себя достойным человеком, а потом просыпаешься… на автобусной остановке, прислонившись виском к стеклянному ограждению. Голова заполнена туманом до краев черепной коробки, а перед глазами — расплывается пустота. И все бы ничего, но до полной кучи происходящего дерьма ты нисколько (от слова совсем) не помнишь, как оказался в этом месте и где твой любимый мини купер. Тина сейчас ощущает именно это — состояние удушающего непонимания. Боли нет, кровь не капает на пыльный асфальт, значит не избили, не попала в аварию. Она должна бы радоваться, но не выходит. Потому что всё гораздо хуже, чем кажется на первый взгляд. Проблема не снаружи — проблема внутри. И это пугает. Причина страха как на ладони: когда пробуждаешься ото сна, хочется видеть свою комнату со старыми плакатами и россыпью фотографий на стенах, а не проезжающие мимо машины, пиликающий светофор и несколько лающих собак. А еще хочется хотя бы слегка понимать, во что ты вляпалась на этот раз. Обморок? Последствия сотрясения? Незнакомые симптомы СДВГ? Любой из вопросов может иметь положительный ответ.
Паника уже за спиной: подкрадывается на цыпочках и легонько проводит холодной ладонью по спине. Смеется над ней. Каково людям, которые забывают мгновения, но помнят всё остальное? Им хреново, а еще страшно и одиноко. Словно ты принадлежишь себе только наполовину. Словно ты потерялся в собственной голове.
— Тина? — возле обочины останавливается шикарная машина, из которой показывается знакомое лицо. Финн умеет появляться в нужный момент, как плохой персонаж какой — нибудь романтической бредятины. — Ты чего здесь расселась? Все в порядке?
Беспокойство Финна напрягает еще больше, чем вся ситуация. Тина садится прямо, растирает пальцами виски и сильно зажмуривается, пытаясь совладать с памятью. Вот и очередной проигрыш: память не подчиняется, выдавая то четкие картины, то расплывчатые обрывки с яркими вспышками света. Словно играя с ней. Словно издеваясь.
— Эй! — повторяет Финн. — Ты в порядке?
— Если бы я только знала… — шепчет Тина, рассеянно поглядывая на свои пальцы. Она переводит испуганный взгляд на Финна и ощущает новый, смертельный прилив волнения. — Господи, Уиттмор, я реально не помню, как тут оказалась. Потеряла сознание, наверное. Или… Черт возьми, я не знаю!
— Поднимай свою задницу, я отвезу тебя в госпиталь, — Финн наклоняется через сидение и открывает пассажирскую дверь.
— Твоя машина уже достаточно сделала для меня, я в нее не сяду. У нас с ней взаимная неприязнь, это я прекрасно помню, — Тина морщится, качает головой и щурится от неприятных покалываний в районе шейных позвонков. Она заводит руку назад, ощупывает кожу, но ничего не находит: ни раны, ни царапины, ничего. Только фантомное чувство вмешательства. — Серьезно, Финн, я лучше пешком пройдусь.