— Столько, сколько потребуется. Уиттмор, на выход. — Джон кивает на Финна, и тот послушно срывается с места, буквально вылетая из железной клетки. — Будем считать, что тебе повезло.
— Я — потерпевший, если хотите знать. Это меня избили, а затем посадили в камеру к этому придурку! — Финн не торопится покидать коридор полицейского участка.
— По свидетельским показаниям, ты участвовал в драке наравне с этими двумя. Так что закрой свой рот и вали к отцу, — Джон морщится, и Тина прекрасно знает, что он сейчас борется с желанием подтолкнуть его к выходу, для скорости. — А с вами, мистер Васкес, — отец указывает пальцем на Ноа, — мы поговорим в моем кабинете. Наедине. Для вас есть плохие новости, и это вовсе не касается выписанного штрафа.
— А как же я? — удивляется Тина, подлетая к решетке, которая всё еще открыта. — За что меня посадили в камеру?
— Ты следила за представителем закона, — строго отрезает Джон и хмурит брови.
— Я просто беспокоилась. Что мне оставалось делать, если ты вдруг начинаешь так часто встречаться с адвокатом и скрывать от меня правду? — Тина пожимает плечами. — Если ты будешь продолжать в том же духе, то мне лучше вообще отсюда не выходить.
— Мистер Уиттмор решает мои личные дела, которые к тебе не имеют никакого отношения, — Джон скрещивает руки на груди, окидывая Тину теплым, оберегающим взглядом, а потом смотрит на Ноа: — В мой кабинет.
— Ты не ответил: а как же я?
— А ты подождешь меня в приемной.
Джон дожидается, пока оба покинут временную камеру для заключенных, и закрывает её на замок. Ноа покорно идет в кабинет, а Тина не двигается с места, наблюдая за движением мускул на широкой спине. Какой надо быть дурой, чтобы отказать Ноа в ухаживаниях? Так ли мало их связывало, если подсознание выдает совсем иную информацию, пусть даже неподтвержденную? Становится всё сложнее доверять всем, кроме себя.
Хотя, иногда даже себе доверять невозможно.
Ноа и отец исчезают за закрытыми дверями, отгораживаясь от остальных опущенными жалюзи. Очевидно, разговор будет повышенной важности. Тина проходит по коридору и садится на стул в приемной, откуда виднеется кабинет отца — самый лучший обзор. Там тихо. Тина впервые жалеет, что не имеет волчьего слуха и не может разведать интересную для себя информацию. Но тишина длится недолго: проходит всего парочка минут, и за дверью слышится приглушенный, но от этого не менее хищный звериный рык. Вскоре Ноа вваливается в коридор — его глаза горят алым, кулаки сжаты.
Он идет прямо на Тину.
Он разгневан и идет прямо на Тину.
Твою же мать.
— Васкес! Мы не договорили! — выкрикивает Джон, доставая из кобуры табельное оружие с аконитовыми пулями. — Стой на месте и не смей этого делать. Я предупреждаю только один раз, учти.
— Я контролирую себя, — на одном дыхании, слишком близко от Тине отвечает Ноа. — Просто несколько слов, и я уйду.
— Нет. Ты читал запретительный приказ. Не заставляй меня делать это, Ноа. Не заставляй жалеть о сказанном.
— Всего лишь. Несколько. Слов. Одна минута, — просит Ноа и подходит еще ближе. Тина интуитивно должна бы вжаться в сидение, но вместо этого встает и внимательно смотрит, прищуриваясь. — Кардинальные меры, значит? Настолько? Не думал, что заслуживаю такого. Я козел, да, согласен. Я не смог удержаться, не проконтролировал, сорвался. Но разве я заслужил? Черт бы тебя побрал, Тина…
— О чем ты говоришь? — Тина выглядывает из — за его плеча, сталкиваясь с напуганным взглядом отца. Тем не менее, тот не стреляет, не вмешивается, а просто слушает и, кажется, очень боится сказанных слов. — Я ни черта не понимаю.
— Я объясню тебе коротко, — Ноа задумывается на несколько секунд, а потом тоже оборачивается на Джона и дважды кивает самому себе. — Я хреново за тобой ухаживал, и ты меня отшила. А теперь в сумме я имею запретительный приказ и административное правонарушение. Можешь быть спокойна, мы видимся в последний раз.
Ноа сжимает кулаки и уходит прочь, ни разу не обернувшись. Тина все это время переводит взгляд с него на отца и обратно.
— Что здесь только что произошло? — Тина хмурится, с непониманием уставившись на отца.
— Драма, дочка моя, драма. Возвращайся к себе домой и, будь так добра, не показывайся мне на глаза ближайшие сутки.
Джон скрывается в своем кабинете, а Тина пулей несется к выходу, чтобы догнать Ноа и задать ему как минимум парочку вопросов, а как максимум — все двадцать. Но, увы, Ноа на улице нет — пустота. И внутри что — то просыпается, что — то отдаленно знакомое. Что — то, похожее на солнце.
Так ли Ноа хреново ухаживал на самом деле?
***
На сковороде шипит яичница с беконом, на огне подогревается чайник с водой, а за спиной фоновым шумом работает телевизор. Тина готовит завтрак утром понедельника и задумчиво постукивает деревянной лопаточкой по столешнице. С момента их последней встречи с Ноа прошло уже два дня, а Тина не провела и часа, не думая об этом человеке. Как бы она не отвлекалась, как бы не старалась переключить внимание на что — либо еще — не получается. Все мысли возвращаются к отправной точке. Чертов Ноа Васкес и его зеленые глаза, которые приснились ей сегодня, и это не было кошмаром или приступом неожиданных воспоминаний (хотя Тина еще не уверена, воспоминания ли?). Ночью она видела самого настоящего Ноа: с легкой улыбкой на небритом лице и нежным взглядом. Тина видела во сне того, кого хотела бы видеть наяву, и осознание этого факта пришло ранним утром — резко, словно толчок в воду с пирса, который тоже однажды привиделся ей в ярком сне.
Звонок в дверь отвлекает от раздумий. Тина отключает газовую конфорку, где в шипящем масле томится яичница, и быстро подлетает к входным дверям. Она знает, кто стоит в прокуренном подъезде, потому что Мартина Васкес позвонила ей полчаса назад и сообщила, что уже вернулась в Гарден Хиллс в полной готовности провести этот вечер со своей подругой.
— Мартс, ты как всегда прекрасна, — Тина обнимает её и, чуть отступив назад, впускает в квартиру. — Никого не сразила по дороге своей красотой? Насмерть.
— Просто скажи, что рада меня видеть, — Мартина проходит на кухню, где шумит закипающий чайник. — Как твои дела в «Гарден Пост»?
— Выполнила вчера заказ и пока взяла небольшой перерыв. Кажется, после аварии моя голова нуждается в отдыхе, — Тина проходит на кухню следом за ней и достает из шкафчика два керамических стакана. — Тебе сколько кусочков сахара?
— Три. А что не так с твоей головой? — осторожно интересуется Мартина, присаживаясь за обеденный стол так, чтобы видеть Тину прямо перед собой. — Что — то вспоминаешь? Что — то важное или?..
— Иногда вспоминаю, а иногда вообще понятия не имею, что происходит. — Горячий напиток уже дымится рядом с ладонями Мартины, а Тина садится справа от нее, помешивая сахар в стакане. — Но это неважно, лучше расскажи о себе. Как тебе в Лондоне? Нашла кого — нибудь? Как окончила учебный год?
— Как и раньше. Нет. С отличием. Тина, ты задаешь мне эти вопросы каждое лето, давай поговорим о более интересных вещах, — она отпивает чай, прищуривая зеленые глаза. Мартину невозможно переубедить, если она уже что — либо для себя решила. — Например, расскажи мне о том, что тебя беспокоит. Ты хорошо спишь?
— К чему эти вопросы? Тебя отец попросил всё узнать? — Тина отодвигается на стуле — желание нормально разговаривать резко куда — то исчезает. — Очевидно, его сильно беспокоит тот факт, что я отказалась от повторного обследования. Окей, стоило догадаться.
— Я спрашиваю это, потому что переживаю. Потому что знаю… — Мартина оступается, замолкая и делая глубокий вдох. — Просто волнуюсь, ясно тебе? Меня не было здесь, когда произошла авария, хотя очень хотелось бы. И мой брат…
Тина прищуривается. Она не помнит, чтобы у Мартины был кто — то из близких родственников.
— У тебя есть брат? — удивленно спрашивает она.
— Был… — Мартина неуверенно отводит взгляд. — Слушай, наверное, я не тот человек, который должен тебя в данную минуту поддерживать. Все говорят, что я могу сделать только хуже, да и вообще… Моя ситуация сейчас не самая удобная.