— Нам будет не хватать Блэзи, — снова заговорила медсестра.
Я кивнула головой в знак согласия.
— Ей очень к лицу такая прическа… Никогда еще ее так хорошо не причесывали…
Тут я увидела нашу главную редакторшу. Ее звали Флер. Флер Ли — красивое имя. Цветок Ли. Всего один метр отделял ее от бедной Блэзи, лежавшей под своим атласным пуховым одеялом. Флер сидела в первом ряду. Позади стулья оставались пустыми. Счетоводы, художники, секретари, метранпажи, лаборанты, мелкота вроде уборщиц, курьеров и телефонисток, чистильщик обуви, который каждое утро бродил по нашим коридорам с ящиком в руках, и даже негр-лифтер (Блэзи была членом Лиги эмансипации цветных) толпились в глубине салона, как будто эти пустые стулья отмечали линию непроходимой границы, пересечь которую они не осмеливались.
— Проходите вперед, проходите же, — казалось, говорила им Флер Ли, откинувшись назад и вытянув к ним руки в белых перчатках. Ей, видимо, казалось, что эта поза подчеркивает простоту, интимность, но ее жест, слишком театральный, скорее напоминал скорбь прима-балерины в последнем акте «Ромео и Джульетты», когда танцовщица, стоя на пуантах и раскинув руки, призывает зрителей стать свидетелями ее несчастья: «Смотрите, смотрите — до чего я дошла, оторванная от моего Ромео, одинокая. Такая одинокая…» Флер Ли усердствовала в своей патетической мимике, но безуспешно. Те, кто толпился у входа, так и не осмелились подойти поближе. Тогда она покинула предсмертную позу Джульетты и вновь обрела свою обычную повадку высокопоставленной дамы, которой все должны подчиняться. Даже раздраженно кивнула головой.
— Хозяйка нервничает, — заметила медицинская сестра.
Я согласилась.
— Она не любит, когда ее не слушаются. Но… Что с вами? Вы плохо себя чувствуете? — спросила сестра.
— У тебя странный вид, — участливо шепнула Бэбс.
— Кружится голова. Тебе не кажется все это отвратительным — наша Блэзи в таком виде… почтенная Блэзи с голым плечом и ундервудом на животе?
— Почему отвратительным? — Бэбс посмотрела на меня так, словно я ее смертельно оскорбила.
— Не хватает только, чтобы ты притащила сюда сумку, наполненную обрезками резинок, очистками от карандашей, скрепками и прочим мусором из корзинки для старых бумаг. Мы бы бросали все это пригоршнями на смертное ложе, вроде конфетти. Для полного маскарада, а? Я уйду.
Она нахмурила брови и прикусила губу:
— Ты с ума сошла.
Потом, видимо почувствовав, что хватила через край и что резкость надо чем-то смягчить, Бэбс вознаградила меня великолепной улыбкой, обнажившей все ее зубы и кончик розового языка, выдвинутый на нижнюю губу, — классический образчик американской соблазнительности.
Вдруг все задвигались. Катили какой-то тяжелый предмет, на который до сих пор никто не обратил внимания, — что-то вроде пианолы-автомата на колесиках.
Бэбс тем временем вполголоса говорила с медицинской сестрой — обсуждались достоинства недавно поступившего в продажу средства для укладки волос. Сестра восхищалась:
— Сидишь под сушилкой на полчаса меньше, а укладка держится на неделю дольше! Парикмахеры, которые пользуются этим средством, наживают состояния…
Бэбс прервала ее. Она была довольна находкой:
— Я рекомендую это роженицам, больным гриппом и на послеоперационный период!
Сестра кивнула в сторону служащих похоронного бюро. Они пытались включить пианолу, один из них снял шапку и вытер пот со лба.
— А вот эти люди? Думаете, их жидкость не заинтересует? Ведь не каждый день им приносят вот этакую безупречную, отлично причесанную Блэзи! Уж эти родственники! Они всегда пренебрегают больными, оставляют их умирать в одиночестве. Это уже потом они преподносят знакомым красивый, чистенький труп… Вы понимаете, что я имею в виду? Причесывать мертвых очень трудно… Если б удалось это немного облегчить с помощью хорошего средства для укладки волос, а? Надо написать об этом! Ведь всех, наверно, заинтересует…
Бэбс оставалась величественной и больше не отвечала. Это было характерно для нее. Стоило ей найти собеседника, на котором, как на подопытном кролике, можно было проверить сюжет будущей статьи, она тут же выжимала его, словно лимон, а потом бросала. Будто и не знакома. Но я отлично знала, что она не упустила ни одного слова из разговора с медицинской сестрой и что средство для укладки волос станет темой ее статьи на будущей неделе.
Хотелось уйти. Не смотреть больше на Блэзи. Забыть эту Блэзи, гниющую под своим пуховым одеялом… Желание сбежать подступило, как приступ тошноты. Я и сейчас вижу, как медсестра положила на мое колено широкую ладонь соболезнующим жестом.
— Я знаю, что вам нужно. Ну-ка, проглотите лекарство. Это успокоительное. Никогда не расстаюсь со своими запасами. Ох, уж эти итальянки, знаю я вас. В нашем фотоателье полно итальянок. Мы только их и снимаем, итальянских cover girls, и никого другого! Каприз хозяйки. То она хочет только англичанок, то ей требуются одни итальянки. Сейчас в моде матовая кожа, понимаете? А они такие нервные, ваши итальянки, такие нервные!.. И капризные. Уж это они доказали! Не хватало мне еще вас, в такой день, когда мы прощаемся с нашей бедной Блэзи…
Позади витражей зажглись светильники. Освещение отлично имитировало внезапный солнечный свет. В это мгновение все увидели тетку Бэбс — миссис Рози. Она вошла с мокрым зонтом в руках, в резиновых ботах, на голове у нее был треугольный кусок пластика, закрывавший волосы от дождя. Выглядела она очень худенькой в своей юбочке как для катанья на коньках. Тетушка Рози адресовала первому ряду несколько очаровательных и почтительных улыбок. Потом, заметив остальных, все еще нерешительно толпившихся у входной двери, она улыбнулась им так же, еще более завлекательно, но с меньшим почтением. И люди двинулись за ней, чтобы занять места поближе к гробу. Добившись этого, тетушка Рози, преисполненная сознания важности своей миссии и весьма уверенная в себе, присоединилась к нам. Флер Ли, шевельнув кончиками пальцев, молчаливо одобрила ее действия, и Рози, сохраняя свой обычный задорный вид, показала, что поняла ее. Служащие начали занимать пустовавшие стулья.
— Разве все мы не члены одной семьи? — спросила тетушка Рози, садясь рядом со мной. — Почему эти бедные люди должны там стоять? Это шокирует, вы не находите? Ну вот, теперь лучше.
Потом она добавила шепотком:
— Каждый раз, когда я могу тем или иным образом помочь Бэбс делать карьеру, я использую удобный случай…
Медсестра сказала тетушке Рози, что она очень хорошо выглядит, и поздравила ее с этим.
— Миссис Мак-Маннокс, вы совсем не меняетесь, все та же…
Наконец пианолу включили и экран засветился. Я могла издали прочесть на нем перечень песнопений, которые нам предстояло услышать. Однако никто не хотел бросить денежку, чтобы музыка заиграла. Пока все молчаливо колебались, было слышно, как льет дождь. Потом светильники за витражами погасили, экран пианолы-автомата тоже потух.
— Большой свет включают только для церемоний с музыкой, — пояснила медсестра, тронув меня за руку. — У вас там все это делается, наверно, по-другому…
Вошли служащие в каскетках, чтобы убрать пианолу. Они укатили ее в соседнюю комнату, раздраженно покачивая головами. Тетушка Рози тянулась, чтобы полюбоваться бедной Блэзи под ее пуховым одеялом.
Абсурд. Постыдная церемония. Карнавал богохульства. Бежать? Неудобно. Сказать Бэбс, что у меня кружится голова? Стыдно. Все мелькает передо мной — лицо Блэзи, лицо тетушки Рози. Я их путаю. Но нет, на губах у Блэзи губная помада не течет. У нее нет гримасы ребенка, которого пичкают едой. Блэзи улыбается субтильной улыбкой, губы ее подкрашены, какая страшная миловидность! А этот запах, который заполнил все, — что это? Духи?
— Вы чудесно пахнете, тетя Рози, — обращаюсь я к ней ласково. Нет, это не от нее. Она возражает:
— О нет! Мой покойный супруг считал, что женщина, которая душится, направляясь в храм, компрометирует репутацию своих близких. Можете быть уверены, что это не я…
Ах, так… Значит, это духи, которыми обрызгали Блэзи… И я уже не в состоянии оторвать глаз от мертвеца в столь плотском облике — с накрашенными губами, с голым плечом и этими раздражающими духами.