Китайгородцев смотрел на заварной чайник.
Вкусный чай. И Китайгородцеву он тоже нравится. Китайгородцев этот чай пьёт перед сном. Весь день пьёт кофе, а вечером — только чай. Чтобы заснуть нормально. А спит он хорошо. Как убитый. В Москве с ним такого не случалось. Сон, как полное беспамятство. Он думал, что это воздух здесь такой. Расслабляет. Хамза вон даже за рулем уснул.
Хамза здесь пил только чай.
Надо вспомнить.
Может быть, ещё бутерброды какие-то? Нет-нет. Китайгородцев ему предлагал, но Хамза отказался. Китайгородцев сделал четыре бутерброда. Два с форелью и два с икрой. И сам их съел. Он точно помнил. Когда четвёртый, последний бутерброд брал с тарелки, даже неловко себя почувствовал. Вот это чувство ему помнилось очень хорошо. А Хамза сказал, что он не будет есть. Не хочет на ночь бутерброды.
Надо вспомнить.
Может быть, печенье какое-то? Печенье Китайгородцев выставлял на стол. Ел Хамза печенье или нет? Кажется, что нет, но этого Китайгородцев не помнил наверняка. Допустим, что печенье. Но вся штука в том, что сам Китайгородцев печенье не очень-то жалует. Не ест его практически. А спит крепко каждую ночь.
Он каждый вечер пьёт чай.
Это чай.
Китайгородцев крепко спит. И Хамза заснул за рулём.
Чай-дурман.
В этот вечер Китайгородцев отказался от ужина. Погремел тарелками, изображая кухонную суету, но ни к чему съестному не притронулся. Лёг спать голодным. Ворочался, прислушивался к звукам в доме. Полная тишина. Он не провалился в сон, как вчера или позавчера, но не понимал — это оттого, что не поужинал и чаю этого странного не выпил, или бессонница связана с напряжением, которое поселилось в нём.
Ждал он долго. Сон не шёл. Китайгородцев уже понимал, что сегодняшнее его состояние сильно отличается от того, что он испытывал прежде.
Шагов он не слышал. Настолько тихо подошёл человек к двери. И сразу — скрежет ключа по замку. Не сумел попасть в темноте в замочную скважину с первого раза. Китайгородцев на ночь закрывал дверь изнутри. Человек открыл замок, толкнул дверь, она бесшумно распахнулась, повернувшись на хорошо смазанных петлях.
В коридоре свет был тусклый, и Китайгородцев разглядел только силуэт человека в дверном проёме. В нём он распознал Михаила. Тот проходить в комнату не стал. Стоял в дверях и, похоже, вслушивался. Китайгородцев дышал ровно, как дышит спящий человек.
Михаил постоял так какое-то время, потом закрыл дверь. Китайгородцев слышал, как щёлкнул запираемый замок. И больше — никаких звуков. Словно никого и не было.
Китайгородцев бодрствовал ещё несколько часов, но ничего не происходило.
Под утро его сморил сон.
Несмотря на голод, завтракал Китайгородцев без удовольствия.
Он долго выбирал, что будет есть.
Колбаса. Нет.
Сыр. Нет.
Выпечка. Нет.
Картофель и другие овощи. Нет.
Он без доверия относился сейчас к продуктам, в которые что-нибудь можно добавить, вколоть шприцем, к примеру.
Надо брать только то, что надёжно упаковано.
Печенье. Нет. Упаковка нарушена.
Пакет кефира. Нет. Открыт.
Шпроты в масле. Консервная банка, вроде бы не придерёшься. Но без хлеба есть просто невозможно.
Куриные яйца. Стопроцентно надёжный вариант, как представлялось Китайгородцеву. Туда ничего не подсыплешь, не нарушив скорлупы. Можно яичницу пожарить.
Китайгородцев поставил на плиту сковороду. Масло. Сливочное? Нет. Подсолнечное? Бутылка распечатана. Значит, тоже нельзя.
Китайгородцев позавтракал сырыми яйцами. Кофе выпил. Без сахара. И даже кофе был под подозрением.
Ночью пролился сильный дождь и на верхней площадке ведущей в дом лестницы, перед входной дверью, образовалась обширная лужа. Михаил лужу метлой сметал вниз по лестнице, будто это не вода была, а какой-нибудь мелкий мусор.
— Доброе утро, — сказал Михаил, завидев Китайгородцева.
— Доброе утро, — вежливо ответил Китайгородцев.
— Погода-то, а?
— Да, — подтвердил Китайгородцев.
— Дождь был сильный.
— Осень.
— Это в последний раз потеплело перед морозами. В следующий раз ляжет снег.
— Да, — не стал перечить Китайгородцев.
— Нога не ноет на такую погоду?