День был такой же ненастный, как накануне. И настроение у Китайгородцева соответствующее. Пустынная дорога через лес, сумрак под деревьями, сыро, холодно, и в конце пути — неприветливый дом с тёмными окнами. Едва Китайгородцев увидел этот дом, настроение у него окончательно испортилось. Вспомнилась старуха в чёрном. Старая ведьма. Попьёт кровушки. С нею будет нелегко.
Никто не встречал Китайгородцева. Он, опираясь на палку, не без труда поднялся по ступеням. Дверь оказалась запертой. Звонок был старомодный, надо вращать ручку. Китайгородцев сделал пару оборотов. За дверью пугливо вякнул звонок. Китайгородцев долго ждал. Никто не появлялся. Китайгородцев ещё позвонил. Тот же результат. Озадаченный, он спустился с крыльца и, прихрамывая, пошёл вокруг дома. За окнами не угадывалось жизни, но у Китайгородцева было неприятное ощущение — будто за ним подглядывают. Косился на окна, но так никого и не увидел.
За домом начинался лес, но ближе к дому он был прорежен и превратился в парк — в том парке Китайгородцев увидел обширный пруд. Прудом давно не занимались, он зацвёл, покрылся водорослями, там плавали ветки и опавшая листва, а берега заросли травой — всё выглядело так, как на картинах старых художников. «Графский пруд». Холст, масло. Запустение и тлен. И так повсюду. Дорожки, когда-то намеченные между деревьями, давным-давно заросли, никто по ним не ходил. Поднялся беспорядочно кустарник. Картина медленного разрушения былого обустроенного пространства завораживала. Китайгородцев долго стоял неподвижно, потом крикнула птица, Китайгородцев вздрогнул и обернулся. Дом отсюда, от пруда, казался ещё более безжизненным, чем с противоположной стороны. Здесь не было крыльца и рамы окон не были выкрашены белым — всё очень мрачно, без оживляющих деталей.
Тут только двое — в этом огромном доме. Теперь добавился Китайгородцев. То-то веселее жизнь пойдёт.
Китайгородцев не удержался и вздохнул.
Когда он вернулся к крыльцу, обнаружилось, что дверь, ведущая в дом, приоткрыта. Всё-таки он покрутил ручку звонка, прежде чем войти. Никто не отозвался. Тогда Китайгородцев переступил через порог.
Льющийся сквозь узкие окна свет скупо освещал огромный зал. Китайгородцев не сразу разглядел в тёмном дальнем углу силуэт человека.
— Добрый день, — сказал Китайгородцев.
Невежливое молчание в ответ.
Его глаза тем временем обвыклись с темнотой и только теперь он увидел, что это не человек, а чучело медведя, стоящего на задних лапах.
Шаги на галерее. По лестнице спустилась уже знакомая Китайгородцеву старуха. На ней было всё то же чёрное платье.
— Здравствуйте, — поприветствовал её Китайгородцев.
— Здравствуйте, — сухо ответила женщина. — Меня зовут Наталья Андреевна. Вы приехали один?
— Да.
— Идите за мной.
Женщина открыла неприметную дверь в тёмном углу зала, щёлкнула выключателем, и в длинном коридоре, уводящем в глубь дома, вспыхнули неяркие светильники. Все двери, мимо которых шёл Китайгородцев, были закрыты. Полная тишина. Только звуки шагов женщины и самого Китайгородцева.
В конце коридора женщина открыла одну из дверей. Комната, довольно большая. Обстановка внешне скромная, но стильная. Такая мебель была характерна для века девятнадцатого, но никак не для сегодняшних дней.
— Здесь вы будете жить, — сказала женщина. — Только эта комната — ваша. Я запрещаю вам бродить по дому и вообще попадаться мне на глаза. И уж тем более я категорически запрещаю вам переступать границу моей личной территории. Вам понятно?
— Не совсем, — пробормотал озадаченный столь неприкрыто демонстрируемым недружелюбием Китайгородцев.
— Что вам непонятно?
— Ну, например, где проходит граница вашей личной территории.
— По первой ступени лестницы, ведущей наверх. Весь второй этаж — мой. Мой, а не наш общий, и не ваш. Вам понятно?
— Да.
— Отлично. Всё остальное вам расскажет Михаил.
И прежде, чем Китайгородцев успел ещё что-нибудь сказать, женщина вышла из комнаты.
ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ КИТАЙГОРОДЦЕВ:
«Мне уже доводилось охранять тех, кто яростно противился моему присутствию рядом с собой. Кто не хотел, чтобы его охраняли. В последний раз такое было в прошлом году. Один влиятельный человек, которого охраняли ребята из нашего «Барбакана», попросил приставить телохранителя к своей дочери. Какие-то проблемы у него возникли с конкурентами, а конкуренты оказались злые и опасные. Хамза назначил меня и ещё одного человека из нашего агентства, мы с ним чередовались через день. Нашей девушке было восемнадцать, и она оказалась вовсе не такой целомудренной, какой обычно представала пред папенькины очи, и как раз в ту пору она крутила тайный, но жутко страстный роман с каким-то молодым чеченцем. Мы ей мешали. Она нас сильно ненавидела. Чеченец ненавидел нас ещё сильнее. На пару они нам пакостили, как могли. Мы хлебнули лиха».