Она села на корточки и посмотрела ему в лицо, в глаза, пытаясь понять, о чем он думает, чувствуя, что в мгновение ока его душа постарела на тысячу лет. У нее болело сердце за него и за себя, будто Бог взял, вынул его у нее из груди и скрутил, как губку.
— Ты такой замечательный, — прошептала Энн, и слезы наполнили каждую клеточку ее тела. — Все это будет для тебя трудно. Если бы я только могла все изменить, Томми.
— Все будет в порядке, — произнес он, чтобы подбодрить ее.
Энн кивнула, зная, что не будет. Ничего у него не будет в порядке. И она ничего не могла с этим поделать.
Она коснулась его щеки, словно касалась ангела.
— Ты мой герой, знаешь, — сказала она, роняя слезы.
Энн потянула его к себе и крепко обняла, и мальчик обнял ее в ответ. А потом оба вытерли глаза, она взяла его за руку, и они вместе пошли по дорожке.
И когда они шли через двери, все менялось.
Вокруг них толпились люди, приветствуя, желая получить объяснения, заявления, требуя ответов. Когда вся эта толпа собралась вокруг, Энн увидела, как отдаляется Томми. Откуда-то появилась его мать и кинулась к нему, крича и всхлипывая.
Томми и Энн встретились взглядами лишь на долю секунды, и она поняла, что он чувствовал, — его бросили в космос, а страховку забрали. У него не было никого. И никто не интересовал его.
Энн повернулась к Винсу. Вытащив из своих порванных запачканных брюк золотую цепочку, она вложила ее ему в руку, а потом бросилась в его объятия. Когда он крепко держал ее и говорил, что все будет в порядке, она только прижималась ухом к его груди и слушала, как бьется его сердце. На эти несколько секунд все остальное превратилось просто в шум.
Закрыв глаза, Энн потеряла сознание. Последнее, что она помнила, — Томми, стоявшего в маленькой красной лодке, уплывающего от нее, а потом — лишь тень его улыбки.
Энн пришла в себя и услышала звук приглушенных голосов в коридоре рядом с больничной палатой.
— …сломаны ребра… пневмоторакс…
— …Боже мой… нам повезло, что она вообще ж-и-в-а…
— Я умею читать по губам.
Ее голос был хриплым и разносился не слишком далеко, но его услышали.
— Ого, кто вернулся, — сказал Винс с нежной улыбкой, подходя к ее кровати.
— О, Энн-Мэри! — воскликнул Фрэнни с озабоченным лицом. — Ты похожа на енота!
Энн нажала кнопку на пульте управления и подняла изголовье кровати, глядя на себя в зеркало. Два синяка под глазами. Распухшие губы. Швы на подбородке. Енот бы оскорбился таким сравнением.
— Ха! — протестующее воскликнул Винс. — Видел бы ты нашего парня. Его пришлось на вертолете везти в Лос-Анджелес. Наша девочка неплохо дерется. Она вышибла ему глаз монтировкой! — гордо сказал он.
Фрэнни был в ужасе.
— Боже мой!
— Пробила череп, сломала нос…
— Ты ли это?! — воскликнул Фрэнни, будто она была одержима какой-то личностью, которая была сильнее, чем все думали.
— Я, и я жива, — просто ответила она.
— О, дорогуша, — с умилением произнес он. — Я даже не знаю, что сказать.
— Тогда я обязательно отмечу этот день в календаре, — иронично заметила Энн.
— Я хочу обнять тебя, но боюсь, ты меня покалечишь. Ты лупила человека по голове монтировкой, так что…
Энн попыталась улыбнуться. У нее болело все: ребра, голова, легкие. Она чувствовала себя так, словно ее переехал грузовик.
— Мой дантист, — сказал Фрэнни, когда до него дошло. — Серийный убийца совал свои руки мне в рот!
Энн посмотрела на Винса.
— Он сознался?
Тот покачал головой.
— У него адвокат. К нему не подступишься.
— Но это он сотворил такое с Энн, — возразил Фрэнни со своей знаменитой напористостью. — Мне плевать, если он даже наймет какого-нибудь Ф. Ли-Спаси-Мой-Зад. Ему все равно не соскочить!
— Нет, — произнес Винс. — Он лакомый кусочек, и знает это. Думаю, он попытается договориться.
— К черту! — выпалил Фрэнни. — Поджарьте ему задницу!
Винс похлопал его по плечу.
— Мне нравится, как ты мыслишь, друг мой. Твоими бы устами…
— А как же убийства? — спросила Энн. — И Карли Викерс?
— Пока что этого недостаточно для суда. На самом деле у нас почти нет улик. Он не допускал ошибок, пока не напал на тебя, — сказал он. — Откуда у тебя цепочка?
Энн вздохнула.
— Томми подарил ее мне. Наверное, нашел в их доме. Он думал, что делает что-то особенное, хорошее.
Его милый поступок стал первым звеном в цепи событий, в результате которых его отец превратился в чудовище. Никакие греки не смогли бы выдумать такую трагедию.