Диксон выделил ему стол в оперативном центре. Сейчас он сидел и просматривал кассету, на которой был записан допрос, проматывая вперед, назад, пересматривая раз за разом.
Вошел Мендес, неся в руках обед.
— Джейн Томас сегодня утром вывезла Карли Викерс на больничную лужайку погулять с собакой. Это будет первый в истории поводырь питбуль, — сказал он, ставя пакеты с едой на стол. Он кивнул в монитор. — Зачем ты это смотришь?
— Присядь-ка.
Это был допрос Джанет Крейн в ту ночь, когда ее муж похитил Энн. Винс как зачарованный смотрел, как жена Питера Крейна водила Кэла Диксона кругами.
После ухода Винса она разразилась слезами, видимо, охваченная паникой из-за того, что ее сын оказался в руках маньяка. Диксон утешал ее, предлагал кофе и хотел вызвать врача. Она от всего отказалась, предпочитая продолжать допрос.
Диксон продолжил. Где Питер любил бывать? Было ли какое-то место, где ему было особенно уютно уединяться? Были ли какие-то пустующие здания, о которых ей известно, куда он мог бы проникнуть с помощью ее ключа? Места заброшенные, находящиеся вдалеке от дорог, забытые?
Они будто ходили кругами. Диксон ничего не добился. Джанет Крейн получила внимание.
Наверное, она и сама не отдавала себе отчета в своем желании. Видимо, так она действовала с детства, подумал Винс.
Она не могла поверить, что это происходит с ней.
С ней. Не с ее сыном, не с Энн, не с кем-то из тех, чьи жизни искалечил и сломал ее муж.
— Сука, — сказал Мендес.
— Материал для изучения, — поправил Винс. — Это классический нарцисс. Все в мире вращается вокруг нее. А все мы — лишь актеры в ее пьесе.
Он перемотал кассету, нашел отрывок, который хотел показать Мендесу: тот момент допроса, где он выложил перед Джанет Крейн фотографии со вскрытия Лизы Уорвик.
Мендес ничего не сказал.
Винс перемотал еще раз и снова включил.
Затем повернулся к своему протеже и произнес:
— Она не отворачивается. Она не отворачивается, и с ней не происходит никакой истерики в течение полных двух минут.
— Она в шоке, — предположил Мендес.
— Она наслаждается.
Мендес посмотрел на него так, словно Винс сумасшедший.
— Ты что?
Винс перемотал кассету и стал проигрывать это место опять и опять. А потом перемотал дальше.
«— …что она пропала — и ваш сын, Томми, тоже. Я полагаю, они оба в руках вашего мужа и находятся в смертельной опасности.
— Питер никогда не обидит Томми… Никогда».
— «Питер никогда не обидит Томми». Она не сказала: Питер никогда никого не обидит. Она не сказала: он никогда не обидит Энн, — хмурясь, проговорил Мендес. — А когда мы в тот вечер пришли к ней домой и сообщили, что ее муж похитил женщину, она даже не спросила, кого именно.
— Либо она знала, либо ей было все равно, — сказал Винс. — Или и то и другое.
— Джанет Крейн бесплатно работает в Томасовском центре. Она знает, что у сотрудников серебряные цепочки. Ей известно, что только прошедшие программу носят золотые. Мальчик подарил цепочку Энн. Он должен был найти ее в их доме.
— Если бы Джанет Крейн знала, что эта цепочка была там… — начал Мендес.
— Она должна была знать, откуда взялась эта цепочка, — сказал Винс.
— Господи, — пробормотал Мендес, глядя в монитор и наблюдая, как Джанет Крейн играет на Кэле Диксоне, словно на концертной скрипке. — Я разговаривал с ней сегодня утром, пытался уговорить ее привести Томми для разговора с нами.
— Она никогда не позволит этого, — заметил Винс.
— Она сказала мне, что везет его сегодня к психиатру в Беверли-Хиллз. Она надеялась получить скидку на двоих по стоимости посещения одного.
— Ты правда думаешь, что она все знала? — спросил он.
— Я не знаю, — ответил Винс, выключая монитор. — И даже если я скажу, что да, то то, что я думаю, и то, что я могу доказать, это разные вещи.
Дни Томми плыли, словно в тумане, его разум воспринимал реальность размыто. Он был в оцепенении, и это было хорошо. Он не ходил в школу. Он вообще никуда не ходил. Он не отходил от матери. Он был нужен ей сейчас.
В тот день, когда они уехали из Оук-Нолла, его мать сказала детективу Мендесу, что везет его к детскому психиатру в Лос-Анджелес. Но когда они выехали на шоссе, она свернула на север вместо юга.
Они ехали всю ночь и весь следующий день, оставляя позади все, знакомое Томми. Он этого не предвидел, но и не удивился. Его не удивляло ничто из того, что делала его мать.