Салли пробормотала что-то, что я не уловила. Я обернулась и заглянула в дыру. Ее глаза там не было. Она сидела в нескольких футах от стены, и я впервые разглядела ее лицо.
Ох, я видела ее лицо во внутреннем дворе. Но там между нами было расстояние в двадцать ярдов, и черты ее лица были в тени здания. В первый раз я рассмотрела ее резкие скулы, совершенный рот в форме сердца. Рот, который сейчас подрагивал, несмотря на то, что ее глаза были так же спокойны, как всегда.
Я вытаращилась на нее в изумлении. Сколько раз я смотрела в ее невыразительный глаз и предполагала, что у нее вообще нет чувств? Все это время ее рот мог бы с легкостью ее выдать, если бы я только увидела его.
— Что ты сказала? — спросила я.
Она подняла голову и повернулась в направлении дыры, хотя я и знала, что она не может увидеть меня с такого угла.
— Теперь ты знаешь, почему я не очень общительна. Сканирование моего мозга показало, что я не агрессивна. Я должна быть тут, в Лимбо, в безопасности, до конца моих дней. Но я хочу быть в этом уверенной.
— Резать себя явно признак агрессивности, — сказала я. — Это выделяет тебя среди других.
— Эти порезы — мой запасной план, — она вытянула руки. Она действительно себя резала, все правда. Но не аккуратными, хирургическими разрезами. Порезы рваные и кривые, словно она разорвала кожу крюком от вешалки. Или собственными ногтями.
— Девушки думают, что я режу себя, чтобы следить за ходом времени. Проще позволить им так думать. Быть их живым календарем. Но, правда в том, что я не вынесу, если буду делать это чаще одного раза в неделю.
— Зачем вообще это делать? — спросила я.
— В будущем я убила мужчину, Пташка. Но перед этим он изнасиловал меня, — она сжала губы. — Я знаю, как думает АВоБ. Если они в какой-то момент решат, что я агрессивна, недостаточно будет просто превратить меня в убийцу. Им нужно претворить в жизнь каждую деталь из-за страха, что волны испортят их драгоценный строй.
— Но я покажу им, — ее голос стал грубее. — Изнасилование — такое преступление, совершить которое они не могут заставить. Так что если я изрежу себя, если я заморю себя голодом до состояния кожа да кости, тогда этот подонок почувствует такое отвращение, что он не сможет изнасиловать меня. Верно?
Насилие — это, скорее, власть, не секс. И, кроме того, у них есть таблетки против эректильной дисфункции. Они могут привести в порядок руки Салли при помощи лазера. Если у АВоБ есть возможность вломиться к нам в мозг и вытащить наши воспоминания, то я сомневаюсь, что они позволят небольшому физическому недостатку помешать им достигнуть их задачи.
Но ничего из этого я не произнесла вслух. Потому что надежда, неважно, насколько иррациональная, — это очень сильная вещь. Когда обстоятельства против нас, когда сражение, кажется, невозможно выиграть, надежда может быть тем единственным, что заставит нас идти вперед.
Я не буду разрушать надежду Салли. Я не буду критиковать единственную вещь, которая позволяет ей выживать.
Так что я прижалась глазом к дыре.
— Верно. Он окажется неспособен изнасиловать тебя. Ты будешь здесь в безопасности.
Она отвернулась, не ответив, и через пару мгновений, я тоже это сделала. Вернувшись в угол своей камеры, я позволила одинокой слезе прочертить дорожку у меня на щеке. Теперь я не могу позволить им получить мое воспоминание. И не позволю.
Я зажмурила глаза и вернулась к моему воспоминанию о будущем. На этот раз я тянула время и начала с того момента, когда я иду по коридору, с ужасом ожидая, что же я обнаружу в 522 комнате. Я открыла дверь и попыталась смотреть куда угодно, кроме моей сестры. Мой взгляд упал на плюшевого мишку, а именно на его голубую ленту.
Да! Я сделала это! Я изменила цвет!
Но мой восторг длился недолго. Есть дело, которое нужно выполнить.
Я перевела дыхание, призывая свою храбрость. Но Лимбо пропустил все мои резервы через сито, и мне пришлось собираться с теми и так небольшими силами, что были у меня раньше, прежде чем они совсем испарятся. Наконец, я повернулась и встала лицом к лицу с Джессой. Бедная, милая Джесса с ее спутанными волосами и широкой улыбкой.
С пальчиками на ногах, встопорщившими простыню в трех футах от края кровати. Поддавшись порыву, я представила эти же пальцы, смявшие ткань на расстоянии фута от изножья. Когда я взглянула не нее снова, оказалось, что она словно подросла на два фута.