Но есть и документальные свидетельства, которые будут более весомы, чем мои слова. Разве царь Шаррукин Аккадский ходил походами на восток, покоряя Дильмун? Нет, на Север и Запад! А на Востоке он дальше Элама не был! Ассирия, в более позднее время, тоже получала дань с Дильмуна! Это возможно только в случае, если Дильмун находился в досягаемости ее границ.
В эпосе Гильгамеш и Страна Жизни, место, в которое он прибыл, должна оказаться Дильмуном, хотя в поэме она ни разу так не названа. Потому, что эта страна тоже характеризована как страна кедров, и божество, ответственное за нее — бог солнца Уту.
Эпитет Страна Жизни, указывает на связь с Дильмуном, поскольку, согласно поэме Энки и Нинхурсаг: миф о шумерском рае, Дильмун представлен страной, в котором
Слабый зрением говорит: Я не слаб зрением,
Слабый головой говорит: Я не слаб головой,
Старуха там говорит: Я не старуха,
Старик говорит: Я не старик.
Эти строки, утверждают, что Дильмун — страна бессмертия и вечной жизни. А слово Росс-тин в переводе с Сонрикс и Критонос означает жизнь-жизнь. Даже по-шумерски слово жизнь — Ти. Ясно, что шумеры воспринимали Дильмун благословенным раем, тесно связанным с Шумером. Согласно мифу Энки и Нинхурсаг, Дильмун оказывается родиной Энки, где он произвел на свет богов-ануннаков.
Дом бога, как все дома древнейшего Двуречья был сложен из необожженного сырца-кирпича. Он имел только один этаж и был огорожен глинобитным забором от остальных домов, стоящих рядом, имея выход на улицу через деревянные ворота. Энки, Эрешкигаль и Нингишзида осмотрели дом бога внутри.
Жилище богов не блистало ни показной и никакой другой роскошью. В нем не было ничего лишнего. Кувшин с чистой водой стоял у входа, как в каждом Шумерском доме. Стол для трапезы. Деревянные стулья без спинок и сложенные из кирпича сидения. В нишах стен — нехитрая глиняная посуда. Правда изнутри дом был в белой обмазке, а внизу по стенам проходили две широкие полосы: черная и красная. Три цвета в Шумере символизировали три мира: черный — подземный, красный — мир Двуречья, а белый обозначал Небо.
Вторая комната в доме оказалась кладовой, в которой находилось множество нужных в хозяйстве предметов и вещей. Там хранилась посуда, запасы продуктов в плетеных тростниковых корзинах, одежда, деревянная лопата, несколько женских украшений. Стопка кож и овечьих шкур.
Третья комната была совсем пустая.
— Вот здесь нам придется временно жить! — сказала Эрешкигаль, осмотрев все комнаты. — Но где туалет и ванная комната?
Ответ Нингишзида ее не обрадовал:
— Ванной комнаты нет, но есть примитивный душ, который позволяет смыть с себя пыль. Один человек моется, а другой поливает его. А удобства… специальный горшок в черте города. А в поселениях часто ходят просто в поле…
— Здесь, даже прохладно, — произнес Энки. — Но темновато.
И он показал на узкие оконца под потолком, которые пропускали незначительное количество света.
— Чем нас накормят? — спросила Эрешкигаль.
— Сначала надо позаботиться о лошадях! — сказал Энки. — Я не заметил во дворе дома бога никакого хлева или даже навеса от солнца. Животных надо напоить. Лошадь требует много ухода, намного больше, чем автомобиль!
Они с Нингишзида вышли обратно во двор и столкнулись с Шу Гирбубу, который рассматривал лошадей. Нингишзида объяснил ему, что этим животным, очень похожих на онагров, нужна вода, корм и навес от палящего солнца. Жрец понял все правильно, но сам подойти к лошадям опасался. Урабу-разбойник оказался намного смелее его и самостоятельно расседлал лошадей поснимал с них всю поклажу. Урабу все это занес в дом бога. Затем он занялся лошадьми, выясняя у Шу Гирбубу где тут можно взять воды и ячменя.
Не прошло и одной доли суток, как во дворе дома бога появились строители, которые начали споро сооружать из столбов тополя навес и укладывать на жерди тростниковую крышу.
Пришедший молодой прислужник Шу Гирбубу принес ануннакам три тарелки с каким-то кушаньем и лепешки. Прислужник совершенно не знал, как нужно прислуживать ануннакам, которых он очень боялся. Он поставил тарелки на стол и быстро поспешил исчезнуть.
— Ячневая каша! — произнес Нингишзида, посмотрев в тарелку и поморщился.
— К ней не хватает сливочного масла, — заметила Эрешкигаль, попробовав кашу. — И соли мало! Обычный ячмень, вареный!
— Если так встречают богов, — проворчал Энки, показывая на тарелку с кашей, — то тогда как же живут здесь простые люди?
— Не богато, — Нингишзида сделал печальное лицо. — Здесь, если приложить усилия, земля родит хорошие урожаи. Пищи достаточно и даже есть избыток. Но кроме зерна, масла, рыбы, мяса и фруктов, ничего больше нет. Только глина. Все приходится ввозить из других стран. Поэтому половина урожая южных городов уходит на обмен необходимых товаров: меди, обсидиана, строительного камня и леса. Это очень много. Многие люди, чтобы купить самое необходимое, отказывают себе в еде… Только тамкары имеют достаток.
— Зато есть пшеничный хлеб! — сказал обрадовано Энки.
Эрешкигаль взяла в руки пшеничную лепешку, покрутила ее осматривая со всех сторон, но не найдя в ней ничего особенного спросила:
— Что означают твои слова?
— То, — объяснил Энки, — что в это время в Месопотамии еще растет пшеница и ее примерно половина всех зерновых культур.
— А куда она пропала? То есть пропадет? — спросила она и снова взяла в руку лепешку.
— Ее погубит засоленность почв, — объяснил Энки. — Произойдет это не ранее, чем через тысячу двести Больших солнечных кругов. Сейчас она есть на столе у всех, даже у бедняков. Во времена Вавилонского царя Хаммурапи хлеб из пшеничной муки был доступен лишь богатым и зажиточным людям. А ко времени завоевания Вавилона персидским царем Киром, эта культура здесь уже не росла. Сейчас Ирак — пустынная местность с множеством солончаков. Мы же увидели Месопотамию почти в первозданном виде и это замечательно!
— Это когда еще все случится! — сказал Нингишзида. — Мы здесь сейчас, а что произойдет через тысячу Больших солнечных кругов нас не коснется! Давно я не ел настоящего пшеничного хлеба!
Нисаба пришла к Нингишзида в дом бога в этот же день под вечер одной из первых. Но не затем, чтобы обнять его после долгой разлуки. Нисаба долгим взглядом посмотрела на Нингишзида и не испытывая никакой робости перед ануннаками, обратилась к нему:
— Зачем ты явился снова из великого низа? Ты ушел в Кур-ну-ги! Ты теперь кто: важный умерший или живущий под солнцем?
— Я твой муж, бог-вестник, посланец богов. Мое имя Нингишзида. Я живущий под солнцем и живущий в Кур-ну-ги.
— Ты не мой муж! — возразила она. — Ты — не бог и Нингишзида — не твое имя!
— Женщина, что ты говоришь такое? Весь Унуг признал, что я — Георг-Нингишзида! — размахивая руками, закричал Георгий. — Только ты одна, которая знает меня лучше других, не хочет видеть во мне бога! Я даже не успел сказать тебе: Я хочу пить, дай мне воды; я голоден, дай мне хлеба поесть; помой мне ноги, постели постель, я хочу спать. Ты говоришь с ануннаком!
— Посмотрите на него! — заявила в ответ Нисаба. — Бог явился! А где ты был раньше?
— Я — Нингишзида! — закричал на нее Георгий. — Ты не понимаешь! В Кур-ну-ги я задержался не по своей воле. Эрешкигаль отпустила меня из Кур-ну-ги на время, что бы я повидал тебя и своего сына, а ты мне проклятья в лицо бросаешь!
— Ты не дал больше радости моему лону! — выкрикнула гневно Нисаба. — Бросил меня одну! Ты мне больше не муж! Любящее сердце — дом строит, ненавидящее сердце — дом ломает.
— Я не виновен в том, что в Унуге прошло столько Больших солнца кругов! Для нас, богов, время идет по-другому.
— Тогда и живи с богами! Зачем ты пришел ко мне, к обычной смертной? Что тебе от меня надо?