Энки услышав его ответ, порадовался про себя. Не тому, что Ураби умеет ездить верхом, а тому, что ростины готовят для себя лошадей к великой перекочевке.
Они ехали мимо домов и полей, рассматривая луковые и огуречные поля, каналы и финиковые пальмы, густо растущие вокруг глинобитных хижин. Внезапно Эрешкигаль придержала лошадь.
— Нингишзида, ты не знаешь, зачем человек около того дальнего дома мастерит лодку из глины?
— Что? — Энки подумал, что ослышался. — Из глины? Где?
— Сами посмотрите, — предложила Эрешкигаль и показала рукой.
Энки действительно заметил человека, который строил глиняную лодку, но какого-то небольшого размера. В разговор вмешался Нингишзида:
— Это не лодка, это гроб…
— Гроб? Не из дерева?
— Тут мертвых хоронят, заворачивая в циновки. А иногда делают гробы в виде глиняной лодки. А это — детский гроб…
— Подъедем к этому дому! — решила Эрешкигаль.
Они свернули к обычному, ничем не привлекательному дому и спешились. Около дома стоял хмурый старик и молодая женщина, которая размазывала слезы по лицу.
— Что случилось у тебя, женщина? — спросил Нингишзида.
Женщина в изумлении посмотрела на роскошно одетых чужеземцев, которые даже в богатых одеяниях совершенно не были похожи внешностью на жителей Двуречья. Но горе пересилило ее любопытство и растерянность, она сказала:
— Злые демоны мучают мою бедную дочь болезнями, и ей предстоит скорый путь в царство теней. Мы уже готовим ей посуду для глубин земли!
Она плача рассказывала о болезни дочери, жаловалась на свою беду. Женщина, узнав по одежде жреца, вдруг бросилась к ногам санга Шу Гирбубу: — Отец мой, если можешь, помоги нам! Мы — ну-сики[48], нам негде искать защиты!
— Разве не приходил к тебе лулу азу[49], нищая мать? — спросил Шу Гирбубу.
— Он здесь, отец мой! Он изготовил лекарство, но у него совсем нет надежды… Вот он! — и она показала на сморщенного низкорослого старика, скромно стоящего неподалеку.
— Узнай, Нингишзида, чем он лечил ребенка! — приказала Эрешкигаль.
Нингишзида обратился к старику лулу азу с вопросами и перевел ответ:
— Он говорит, что в воду он бросил порошок из высушенной и растертой водяной змеи, растения амамашум, каскал, корней колючего кустарника, размельченной наги и добавил пихтовой пахучей жидкости, которой обтер тело девочки. Перед этим он обтер ее тело пальмовым маслом и обернул шаки…
— Что это значит? — вопросил Энки, который ничего не смыслил в медицине.
Нингишзида вошел в хижину, посмотрел на больную девочку, лежащую на снопах тросника, вернулся и попросил у лулу азу посмотреть на остатки лекарства. Получив в руки глиняную плошку он понюхал состав и сделав гримасу, сказал:
— Это скипидар! Он, проще говоря, сделал ей скипидарные компрессы, смазав маслом кожу, чтобы не было раздражения. При высокой температуре помогает не всегда, но при ангине помогает. Меня так когда-то лечили. Но у девочки финиковая болезнь[50], возможно начались осложнения…
— Нужна наша аптечка, — произнесла Эрешкигаль. И выразительно посмотрела на Нингишзида. — Сделаем маленькое чудо, которое от нас ждут.
Нингишзида все понял. Он подозвал Урабу, вскочил на лошадь и два всадника помчались в Унуг.
Энки и Эрешкигаль стали ожидать их возвращения. Они слышали, как сангу Шу Гирбубу читает какое-то заклинание, смысл которого не был им понятен: они не понимали по-шумерски.
А Шу Гирбубу протяжно выкрикивал:
— Асаг приблизился к голове человека.
Намтар приблизился к горлу человека.
Злой Удуг приблизился к ее шее.
Злой Галлу приблизился к ее груди.
Злой Этимму приблизился к ее желудку.
Злой Алу приблизился к ее руке.
Злое божество приблизилось к ее ноге.
Все семеро бросились на нее.
Словно внезапный огонь, опалил ее тело.
Она не может есть, не может пить воду.
Она не может спать, не может отдыхать.
Взываю к великим богам чтобы они
Помешайте злому Удугу, Алу, злому Этимму,
Ламашту, Лабассу, Асагу, Намтару.
Кто терзает тело человека, да будет изгнан и покинет дом!
Велите прийти доброму духу, богу-покровителю!
Болезнь сердца, тревога сердца, головная боль, зубная боль, болезнь,
Злой Асаг, злой Алу, злой Этимму, Ламашту, Лабассу,
И тяжкое страдание — На небо и землю — будьте изгнаны!
Эрешкигаль никак не могла прийти в себя от увиденного: ее воображение поражал глиняный гроб. Она сказала Энки об этом, не понимая почему тот не выражает чувств удивления. Но Энки ответил ей:
— Это конечно интересно, но не удивительно. В прибрежных районах будущей Палестины происходит нечто подобное, но более примечательное. Мне об этом Нингишзида рассказывал, когда был там, что бы захоронить свой клад. Там мертвых сначала сжигают, а затем прах ссыпают в глиняную урну небольшого размера в форме жилого дома. Существуют даже целые кладбища таких захоронений[51]. Прибрежные жители наслышаны об обычаях россов сжигать своих умерших. Но они пошли дальше. И, представь себе, им трудно что-то возразить, настолько их действия логичны. Сжигая своего мертвого в огне, эти пра-пра-Палестинцы вроде отдают его душу Таннос, но его прах оставляют в недрах земли, не давая тем самым мертвому возможность бесследно исчезнуть, сохраняя его след на планете. Точнее, в этом регионе. Это достаточно грамотный призыв к реинкарнации для этих народов Таэслис.
Но самое интересное в том, что этот обычай, возникший в землях будущего Израиля, распространился потом по всему Средиземноморью…
Энки и Эрешкигаль еще не успели переговорить между собой об опасности местных болезней, когда появился на взмыленной лошади Нингишзида.
— Привез! — и он протянул Энки небольшой баул с лекарствами и инструментами.
Энки подхватил его и поставил на землю. Эрешкигаль вскрыла его и начала искать необходимые ей лекарства.
— Ты понимаешь в лечении этой болезни? — спросил Нингишзида.
— Не все, — ответила она, читая названия на упаковках. — Я всего лишь медсестра. Но это лучше, чем ничего?
— Я не знал, что ты медик, — сказал Нингишзида. — Я считал тебя художником!
— Это мое хобби. Вот нашла! Нингишзида, скажи женщине, что я буду лечить ее дочь. Вот эти пять таблеток отдай местному лекарю и пусть их размельчит и растворит в воде. Не в сикару, не в масле, а в чистой воде! Так и объясни ему, ясно?
Она начала сноровисто вскрывать ампулы и закачивать препараты в шприцы. Шу Гирбубу и Урабу смотрели на ее действия открыв рты, принимая их за таинственные обряды подземного мира.
Лулу азу тоже приступил к работе, ловко орудуя пестиком.
— Нингишзида, ей нужно пить сиропы и молоко. Ты не догадался привести банку сгущенки? — спросила Эрешкигаль.
— В седельной сумке у меня одна есть, — ответил он. — Вскрыть?
— Да!
Эрешкигаль подошла к девочке и знаками объяснила ее матери, что ее дочь необходимо повернуть на бок. Сделала две инъекции. Поднесла глиняный стаканчик и попросила дать девочке лекарство.
— Она должна все это быстро выпить!
Нингишзида развел сгущенное молоко в большом горшке и попросил женщину напоить этим свою дочь.
— Теперь нужно ждать, — сказала Эрешкигаль, посмотрев на больную.
— Значит, будем ждать, — согласился Нингишзида.
Девочка несколько раз что-то спросила, мать ей ответила.
— Дочь спрашивает, не будет ли ей холодно в Кур-ну-ги? Мать отвечает, что Эрешкигаль теперь всегда будет заботится о ней в царстве мертвых.
— А мать верит в то, что говорит? — спросила Эрешкигаль.
— Нет! — покачал головой Нингишзида. — Люди Двуречья боятся смерти. Они знают, что никогда не вернутся обратно…
Около мерной доли суток они пробыли около домика, пока не вышла женщина и не сказала, что ее дочь заснула.
— Мы заедем на обратном пути, — пообещала Эрешкигаль. — Я еще не все сделала для того, чтобы прогнать демонов смерти.
48
48. Ну-сики (древнешумерское) — бедные земледельцы, не имеющие своего скота. Дословно — Не имеющие шерсти.
49
49. Лулу азу (древнешумерское) — лекарь, дословно — человек-человек масла. Название связано с большим количеством масляных лекарств используемых шумерами.
51
51. Об этом свидетельствуют археологические находки датируемые 3400–3200 гг. до н. э в Хедерахе, расположенном на равнине Шарона в Израиле.