Храм будет иметь пандусы, а в связи с отсутствием окон должны быть оставлены проемы под плоскими крышами для внутреннего освещения. Входы в храм решили делать в виде арок.
Храм обещал выглядеть красивым и многие унугцы сами добровольно включились в работу.
Забегая вперед, скажу, что жителям Унуга одного храма показалось недостаточно. Через два Больших солнечных круга они приступили к строительству второго, а затем третьего храма, которые были не менее величественны.
Вторая постройка, здание, не ставшее храмом, но превратившееся в известное в настоящемьКрасное здание, которое стало своеобразным Шумерским сенатом, будет состоять из большого двора между двумя святилищами, и иметь портик с восемью массивными колоннами из сырцового кирпича, расположенными в два ряда. Боковые стены двора, сами колонны и платформа этого храма тоже будут покрыты глиняной мозаикой.
Третье здание-храм, размерами превышающий первый, внешне и внутри совсем будет не похож на первые два и представит собой абсолютно новый архитекторский проект: на одном из концов здания от святилища будут отходить трансепты, а посредине находится дверь, ведущая в расположенную по основной оси здания отдельную камеру. Входы, проделанные в обоих трансептах, будут вести в огромное Т-образное святилище, со всех сторон окруженное боковыми камерами. Внешние фасады будут украшены сложной резьбой, а по обеим длинным сторонам глубоко врезанные в фасад орнаментальные ниши чередоваться с лестничными клетками, иногда имевшими вход с внешней стороны здания[52].
Урук окружит крепостная стена, общая длина которой составит девять километров. Для всего доантичного мира четвертого тысячелетия до н. э. город Урук станет городом великих построек.
-
Глава 8
Эрешкигаль играла с мангустом, приманивая его кусочком мяса. Мангуст делал вид, что пытается схватить его, осторожно подкрадывался, но едва Эрешкигаль делала движение, намереваясь поймать его, ловко отскакивал в сторону.
Энки смотрел на игру Эрешкигаль с мангустом и давал советы по поимке мангуста.
Мангуст был ручной, обязанный охранять покой дома бога Э-Ана, охотясь за мышами, пожирателями запасов пищи и представляющих бич для местных жителей. Таких мангустов держали во многих домах, поскольку ручных кошек еще не знали.
— Здесь вообще существует рабство? — спросила Эрешкигаль Нингишзида.
Нингишзида лежал на своей постели, грыз сушеные финики и потягивал через длинную соломенную трубочку сикару, стоявшую перед ним в большом глиняном кувшине с узким горлом. Он, утомленный дневными трудами, вознаграждал себя заслуженным отдыхом.
— И, да и нет! — ответил он.
— Как это надо понимать? Рассказывай, мне интересно! — потребовала девушка.
Нингишзида выплюнул изо рта финиковую косточку и стал объяснять. Разговоры по вечерам — была единственная радость людей, не обремененных семьей в Месопотамии. Да и не только в ней. Скука — ужасающе действует на многих людей.
— Когда я впервые попал в Унуг, — стал рассказывать Нингишзида, — я сразу стал рабовладельцем: целая семья оказалась в моей воле. Женщина Нунмашда, ее дочь Нисаба, которая позже стала моей женой и ее сын Ушшум-Анна. Я в начале обрадовался. И даже возгордился. Ну как же! Я — рабовладелец! Но потом, когда осмотрелся в Унуге, понял, что рабов здесь старались не иметь по разным причинам. Раб, — он называется лу-тур — это член твоей семьи, на время конечно. Рабство здесь ограничено сроком. Только хозяин такого раба мало того, что обязан его кормить, даже когда нет работы, но и несет за него полную ответственность перед городом! Представь себе, что твой раб сжег на полях соседские посевы. Отвечать будет не он, а я! И убытки возмещать придется не ему, а тоже мне. А убить раба я не могу, покалечить его тоже не могу, колодки одеть — не могу, даже продать его не могу. Единственное, что мне дозволено, это избить его несильно палкой за проступок. А что дальше? Завтра мой раб изнасилует женщину или убьет соседа! Опять отвечать придется мне! Здесь раб — нечто вроде взятого на поруки человека, от которого нельзя требовать много. Я не могу заставить раба быть честным, заставить его трудиться от зари до зари, плохо кормить. Иначе соседи или члены его рода узнают об этом, и неприятностей с судьями-шарт не разгребешь совковой лопатой. Вообще раб сам имеет право обратиться к шарт, потому, что он раб на определенный срок, но по-прежнему считается жителем Унуга. А если еще случиться, что твоя рабыня беременна, то… Ужас! Тут такие алименты присудят на пожизненное содержание матери и ее ребенка, что хоть беги в другой город! И это даже в том случае, если я не отец ее ребенка! Мне посчастливилось, что мои рабы оказались хорошими людьми, которые приняли меня в свою семью и я избавился от многих бед. Поэтому рабство за долги представлено иначе. Должник служит, работает на хозяина. Но он не раб, он — свободный. Он может отказаться от некоторых работ, но зато хозяин за него не отвечает.
— Сложное здесь рабство, — согласилась Эрешкигаль.
— Даже со слугами не все так просто, — посетовал Нингишзида. — Для хозяина иной слуга или, что хуже, служанка просто наказание! Я слышал, что некий человек на базаре считал дни, когда срок службы у его должника закончится. Это местный принцип справедливости.
— Не нужно было давать в долг! — засмеялась Эрешкигаль. — Сам виноват!
— Виноват! — передразнил Нингишзида. — В чем? В том, что пожалел человека и дал ему взаймы? Рабы здесь — вроде неприкасаемых. Их стараются не трогать, не задевать, держаться от них подальше. Они имеют полную свободу, чего не скажешь про остальных людей. Рабы не имеют права только заключать сделки и создавать семью. Таков бил лу-да[53] и я не могу его изменить.
— Какое-то неправильное, непривычное рабство, — только и смогла сказать Эрешкигаль.
— Ну и как, вы слышали где-нибудь подобное о том, что я рассказал?
— Даже трудно представить, — отозвалась Эрешкигаль. — рабство сразу рисует мне картину несчастных, изможденных от голода и работы рабов в цепях, над которыми свистит бич надсмотрщика. А тут…
— Между тем, это все, что я рассказал, правда. Я и сам удивлялся тому, что видел в Унуге.
— Ничего удивительного в этом нет, — произнес Энки, вступая в разговор. Он тоже с интересом выслушал рассказ Нингишзида. — История знает о том, что в Древнем Риме ранней республиканской эпохи рабы ели за одним столом с хозяином и тоже были если не членами его семьи, то, по крайней мере, членами его фамильного рода или трибы. Рабство лишь со временем в разных странах принимало самые уродливые различные формы.
— Какие же? — спросила Эрешкигаль, переключая внимание на Энки.
— А вы посмотрите на первых рабов в Древнем Египте, примерно 2800 года до н. э. Это были чужеземные пленники, которых изнуряли тяжелой работой за два-три месяца, а затем убивали. Раб египтянам тех лет был не нужен надолго.
— Не хотел бы я там оказаться в качестве раба, — проворчал Нингишзида.
На этом разговор про рабство прервался. В дом к ануннакам пожаловал Шу Гирбубу в сопровождении молодой девушки одетой в дорогое белое платье с желтой бахромой.
52
52. Археологические данные при раскопках в Варке: слой Урук-IV. около 3200 года до н. э.