Отец имел право лишить наследства плохого сына, но должен был трижды обратиться к шарт и засвидетельствовать свое требование. Обращение с этой просьбой однажды или два раза не признавалось действительным.
— Мне стало известно, что женщину нангара Аху-Варада наказали угулу нашего квартала! — делилась новостями Нунмашда. — Неблагодарная змея! Я еще помню, как она, дочь нищего удула, выходила замуж за имеющего достаток Аху-Варада. Ее отец пас свиней, потому что баранов, а тем более коров ему бы никто не доверил! Господин мой, Нингишзида, ты знаешь Аху-Варада? Ты покупал у него столики в наш дом. А она, его жена, ослица дикая, осрамила его на весь квартал! Трава сорная! А Аху-Варад вел себя как последний хурум, все дозволял ей. Аху-Варад трудился всю жизнь от зари до зари. Если бы она работала столько, сколько ее муж, то никогда бы не посмела говорить о нем такое всем соседям подряд. Аху-Варад пожаловался на нее угулу и теперь она наказана за свой злой язык!
— Что же она говорила про своего мужа? — заинтересовался Георгий.
— Она… она говорила, что ее муж стал больным и слабым. Он потерял мужскую силу и не хочет ее лона. Ругала его постоянно и еще говорила, что он стал как женщина, и теперь годен только на то, чтобы другие мужчины использовали его как каркиду…
— Хм! — произнес Георгий и спросил:
— И как ее наказали?
— Ей выбили камнем передние зубы!
Но эти законы распространялись не на все население Унуга. Два смуглых народа их совершенно не придерживались. Вообще у них все было иначе! Их женщины нередко имели по два мужа, которые постоянно жили с ней. А вот мужчина не имел права иметь две жены, а внебрачные связи с его стороны приравнивались к тяжкому преступлению. Эти местные народы имели свои обычаи. Так они не хоронили мертвых, как было принято у остальных, а опускали мертвые тела в реку. Но разница в обычаях и мировоззрении нисколько не мешала всем народам Унуга прекрасно уживаться друг с другом.
Георгий не только получал информацию об окружающем его мире, о ценах на рынке, об обычаях и обрядах, но и слушал древние сказания, которые больше были похожи на сказки. Правда, Георгий вскоре понял, что круг интересов и знаний у всех унугцев без исключения очень ограничен, скуден. Даже сказки были какие-то скучные и неинтересные.
Георгий подперев щеку слушал Нунмашда, которая рассказывала:
— Лис сказал своей жене: Идем со мной! Давай изгрызем город Унуг, словно это лук-порей у нас под зубами! Мы будем попирать город Кулаб, словно это башмак у нас под ногами!
Но не успели они подойти к городу и на 600 гаров, как на них злобно зарычали собаки.
Идите прочь отсюда! Лис и его жена испугались и убежали.
Георгий в ответ тоже решил рассказать несколько сказок:
— Жили старый мужчина и старая женщина, — начал рассказывать Георгий, — и захотели они есть. Старая женщина испекла в печи колобок.
— Что это за хлеб такой? — спросила Георгия жена.
— Круглый, как камень! — объяснил он.
— А как она пекла его? — спросила Нунмашда, не знавшая другой формы хлеба кроме лепешек. — Как она прилепила его внутри печи? Он же упадет в огонь и сгорит!
— Испекла старая женщина лепешку, — поправился Георгий. — Намазала ее маслом и сметаной.
— Они были богаты, как тамкары? — снова перебила его Нисаба.
— Конечно! — подтвердил Георгий и усмехнулся про себя. В сказке бабка скребла по коробу и мела по сусекам в поисках муки. И продолжил:
— Лежала лепешка, лежала, и надоело ей лежать!
— А почему лепешку старый мужчина и старая женщина сразу не съели? — опять вопросила Нисаба. — Они были голодны и должны были ее сразу съесть!
— Очень горячая была! — ответил Георгий. — Выскочила она из дома на улицу…
— У нее были ноги? — захлопала ресницами жена.
— О! — округлила губы Нунмашда, пораженная странными действиями лепешки.
Георгий живо представил ходящую лепешку с ногами и засмеялся:
— Нет. Ног не было. Зачем ей ноги? Она покатилась как колесо!
Наконец под непрекращающиеся вопросы Георгий окончил свой рассказ про колобок, вытирая вспотевший лоб.
— Звери все глупые, только лиса умная! — сделал вывод Ушшум-Анна, молчавший все время.
— Правильно! — согласился Георгий и решил больше не рассказывать волшебных сказок. Зато бытовые сказки вызвали жгучий интерес. На этот раз его не перебивали. Георгий рассказывал:
— Одна женщина из очень далекого пригорода взяла кувшин с маслом и пошла в Унуг продавать его. Ей в дороге встретился мужчина из соседнего селения. Мужчина в одной руке держал посох, вел на поводке козу. В другой руке он держал дикую утку и прижимал к своему боку большой горшок. Мужчина сказал ей: Женщина, давай идти в Унуг вместе.
Женщина испугалась: А вдруг ты захочешь сделать со мной то, что мужчины делают с женщиной? Но мужчина ей возразил: Как же я смогу? Не бойся! У меня заняты руки. Если я попытаюсь сделать это, то моя коза убежит, а утка улетит. Но женщина воскликнула: А если ты воткнешь посох в землю и привяжешь к нему козу, а утку накроешь сверху горшком, то у тебя будут свободные руки! И тогда ты сделаешь это со мной!
Мужчина услышал это. Он воткнул в землю посох и привязал к нему козу. Потом накрыл утку горшком и сделал с женщиной то, о чем она говорила…
Все переглянулись, рассмеялись и начали горячо обсуждать героев сказки.
А через день Георгию пришлось выслушать эту историю на базаре несчетное количество раз от своих знакомых тамкаров и просто продавцов товара.
Но кто-то из горожан прознал, что эта история рассказана Георгием-Нингишзида. Теперь желающие послушать всякие занятные истории толпились вокруг него и просили рассказать что-нибудь интересное.
Георгию было лестно, что вокруг него постоянно толкаются люди, но совсем не хотелось исполнять роль Шахерезады. К счастью он вспомнил про этот сборник сказок и теперь с важным видом рассказывал на площади о коварных женах, о пылкой любви, о дальних странах и приключениях, собирая вокруг своей персоны целую толпу, которая жадно слушала его рассказы.
Глава 8
11 число Езен-ме-ки-гал месяц Сулумб или 26 января 3204 года до н. э.
Георгий решил встретиться с мах-шидим Кабта, одним из самых лучших мастеров-каменщиков в Унуге, строившего дома не только в городе, но и его окрестностях, и для этой цели пригласить к себе в дом. Хотя, угощать гостей в домах Шумера было не принято, Георгий в нарушение обычаев, приказал подать обжаренную в масле рыбу с приправами, лепешки, сыр и сикару.
Кабта оказался очень смуглым мужем с длинными вьющимися волосами и большим животом — признаком чревоугодника и большого любителя поглощения сикары.
Кабта говорил басом, медленно выговаривая слова, во всех его движениях прослеживалась неторопливость и чувство собственной значимости.
Увидев в комнате для гостей стол, со стоящим на нем угощением, он ничего не понял, но ничего не сказал.
Георгий, после взаимных приветствий усадил Кабта к столу, и пригласил мах-шидим отведать еды в его доме.
— Какой праздник в твоем доме, Нингишзида? — спросил Кабта.
— Я рад нашей встрече! — просто ответил Георгий широко улыбаясь.
— Не ожидал я, что ты будешь угощать меня. Я догадываюсь, что речь пойдет о постройке нового дома? — предположил Кабта, приступая к еде.
— О постройке не одного, а многих домов, уважаемый Кабта, — с лица Георгия не сходила улыбка.
— Ну что же, — важно ответил Кабта, обсасывая рыбьи кости. — Построить дом я смогу. Любой, какой ты пожелаешь. Но не раньше чем через четыре сезона холода. У меня много предложений и заказов от уважаемых тамкаров и ремесленников и я не могу обмануть своих заказчиков.
— Почему же так долго ждать, Кабта-мах-шидим?
— А что я могу сделать? — строитель развел руками. — Подумай сам! За сезон жары я могу построить три больших или четыре маленьких дома. А многие тамкары хотят большие дома. Пока я их не закончу, я не смогу приступить к постройке твоего. Как я нарушу договоры на глине?