После президентских выборов в Чечне, когда на пресс-конференции Тим Гульдеман публично огласил позицию ОБСЕ, Яндарбиев выгнал его из республики.
— Выгнал? — удивился я. — Впервые слышу!
— Да, это было в январе 97-го… Уже прошли выборы президента, которые выиграл Масхадов, но его официальной инаугурации еще не было. В Грозном меня вызвал министр иностранных дел Чечни и сообщил, что я объявлен персоной нон грата и должен покинуть Чечню в течение двух часов. Я ответил: «Но обычно на это дают 24 часа!»
— А он?
— Нет, чтобы через два часа вас в Чечне не было! Не было, так не было. Поехал в Назрань, к Аушеву… Он мне сказал: «Когда Масхадова официально объявят президентом, вместе вернемся в Грозный…» И на инаугурации — она происходила в Назрани — Масхадов официально пригласил меня вернуться в Чечню.
— Как вы думаете, Тим, Хасавюрт не стал ли ошибкой? Был ли тогда другой вариант?
— Ну, вариант был: продолжение войны. Такой вариант всегда существует. Но Москва уже поняла, что надо что-то делать, чтобы остановить войну, хотя бы за счет конструктивной неясности…
— Вы когда-нибудь чувствовали, что власти в Москве не хотят вашего присутствия?
— Нет, ни разу… Конечно, это было против всех традиций — участие иностранца в переговорном процессе, но я постарался и, думаю, успел стать полезным. А поскольку я каждый день имел контакты с чеченскими лидерами, они доверяли мне, и в конце концов я смог помочь провести переговоры. Думаю, что в Москве это оценили.
Спрашиваю, какое впечатление произвели на него руководители Чечни. Масхадов, например?
— Очень умный человек… — и повторяет: — Масхадов — очень умный и порядочный человек… Я чувствовал, что именно его хочет чеченский народ… Меня спросили в Москве накануне выборов: а нет ли опасности, что их выиграет Басаев? Ведь Басаев — опасный террорист… Я ответил: «Не волнуйтесь… Надо поддерживать Масхадова… Это человек, с которым можно будет вести переговоры…»
— А Басаев?.. Вы чувствовали во время войны противостояние его и Масхадова?
— Нет, он ощущал себя членом единой чеченской команды. Я никогда не видел, чтобы он имел что-то против Яндарбиева или против Масхадова. Для меня всегда это была одна сторона.
— Скажите, а Хаттаб сильно повлиял на развитие событий в Чечне?
— Тогда — нет. Его мало кто знал… Он из категории международных авантюристов… У них война в крови… В гражданской войне в Испании тоже были международные бригады… Что-то похожее встречалось и в латиноамериканских странах.
Наконец, о войне сегодняшней.
— Вы чувствовали, что будет вторая война?
— Нет, я это исключал… Хотя после Дагестана я почувствовал, что ситуация становится очень опасной… Как крайний вариант такого развития событий я мог бы предположить, что российские войска дойдут до Терека… А потом — изоляция других районов… Я мог бы это представить… Но опять — бои под Ведено…
— Тим, я понимаю, что спрашивать вас об этом не совсем корректно: ваша международная миссия закончилась, сейчас у вас другая работа. Но вы же всех знали по первой войне, виделись со всеми руководителями Чечни… Зависело ли от воли одного человека, чтобы избежать второй войны? Или от воли одного человека ничего не зависело?
— Не знаю… Думаю, здесь сочетание разных факторов… Ситуация в Москве и события в Дагестане…
— Но вы не думаете, что Масхадов мог быть причастен к нападению Хаттаба и Басаева на Дагестан?
— Это исключено.
— Он не хотел всего этого?
— Нет… Он очень хотел мира.
— А как вы думаете, после событий в Дагестане Масхадов пытался объяснить Москве, Кремлю, что нападение на Дагестан — не спланированная им акция, а бандитская самодеятельность Басаева и Хаттаба? Может, хотя бы это помогло остановить большую войну!
— Конечно, я думаю, оставались шансы для мира, но для этого нужна была политическая воля обеих сторон. Но… Мы всегда должны помнить, что после распада Советского Союза в Чечне больше не было государственных структур. Грозный был русским городом. Исход оттуда почти всех русских людей привел к разрушению государственных структур: чеченцы в СССР практически не принимали — или почти не принимали — участия в управлении. Русские ушли, и в города пришли люди совсем с другой, горской культурой, не знакомые с советскими традициями существования. А потом — война, а потом — полная изоляция. Плюс — криминализация.
— Плюс — молодежь, выросшая в годы войны…
— Естественно.
— То есть, если бы Масхадов тогда, в 1999-м, даже захотел остановить Хаттаба и Басаева, он ничего не смог бы сделать?