«Бывший премьер-министр Сергей Степашин заявляет, что «решение о вторжении в Чечню было принято еще в марте 1999 года». Интервенция была «запланирована» на «август-сентябрь», именно на период, когда по России прокатилась волна протестов, послужившая для развертывания борьбы с «исламским терроризмом». «Это произошло бы, даже если бы не было взрывов домов в Москве».
В то время как число погибших в чеченской кампании исчисляется уже тысячами, появляется все больше свидетельств о том, что развязывание войны в Чечне было тщательно спланированной предвыборной операцией Кремля. Эти данные порождают все больше вопросов относительно причастности российских властей к террористическим актам в сентябре 1999 года, унесшим жизни 300 человек, и рейду в Дагестан исламских боевиков чеченского полевого командира Шамиля Басаева в начале августа.
В интервью «Независимой газете» бывший премьер-министр Степашин не оставил камня на камне от официальных заявлений о том, что эта война стала «ответом на действия международного терроризма» и «на непрекращающиеся акты агрессии против России». Он пояснил, что уже в марте 1999 года было принято решение о завоевании Чечни. «Я готовился к активной интервенции, мы планировали оказаться к северу от Терека в августе-сентябре». Степашин подчеркнул, что «это произошло бы, даже если бы не было взрывов в Москве», и что Владимир Путин, «бывший в то время директором ФСБ, обладал этой информацией». Сергей Степашин высказал также критическое мнение относительно нынешней военной операции. «Я бы дважды подумал, прежде чем форсировать Терек и продвигаться на юг… блицкриг не получился, и мы столкнулись с партизанской войной».
Статья французского журналиста была напечатана 26 января 2000 года — наше общество как раз пришло в эйфорию от знакового путинского лозунга — «Мочить в сортире».
Да, ждали эту войну, хотели этой войны, иначе не составило бы особого труда прикрыть границу между Чечней и Дагестаном российскими войсками (а прикрывали ее, как помните, только дагестанские милиционеры и ополченцы). Как не дали бы ни Хаттабу, ни Басаеву спокойно уйти от возмездия.
Потому-то до сих пор мы как бы не замечаем вторую чеченскую войну.
Это где-то там, далеко, зарево пожарищ! Это не у нас, это в другой стране умирают солдаты!..
За первые 7 месяцев военной операции в Чечне рейтинг Владимира Путина вырос с 2 % до 54 %.
Дорога в Кремль была открыта.
История Андрея Бабицкого, корреспондента радиостанции «Свобода», случилась именно тогда.
В мае этого года я написал в «Новой газете»:
«До полудня прошедшей среды, — писал я в своей газете в мае того года, — я знал лишь то, что знали все: задержание на блокпосту журналиста, молчание сначала, потом — все более и более разгорающийся скандал, полувнятные комментарии по теленовостям различных полувнятных официальных лиц, предъявленные ему обвинения в причастности к незаконным вооруженным формированиям, потом откат назад: кого-то командируют из Москвы на Кавказ, кому-то дают приказ разобраться честно и объективно.
Да ладно. Об этом вы и сами все знаете.
В среду днем я узнал, что Андрею Бабицкому пытались предъявить обвинение в нелегальном вывозе иконы из Чечни в Москву, то есть из войны в мир. Икона, как выяснилось, была оценена экспертами из музея Андрея Рублева ровно в десять рублей. Успел написать заметку в уже выходящий четверго вый номер «Новой газеты». В тот же день, вернее, еще вечером в среду, узнал, что из следственного изолятора Андрея Бабицкого перевезли в Моздок, на нашу военную базу, где сменили санкцию — с ареста на подписку о невыезде с постоянного места жительства, то есть из Москвы. Помню, даже расстроился, что номер газеты уже печатается и мои ассоциации с прошлым (не в чем обвинить? Подсунем наркотики и т. д. и т. п. — посадим как миленького) глупы и неуместны.
Ошиблись — исправим. Погорячились — с кем не бывает…
То есть я еще надеялся.
Да, это было вечером в среду… Потом произошло то, что произошло. С Андреем Бабицким, хотя не только с ним. Я вдруг понял, перед каким порогом мы встали. Почти перешагнули. Или уже перешагиваем.
Не надо только говорить: ну, понятно! раз попал в передрягу журналист, то есть коллега — то сейчас всех начнете запугивать!
Я видел много войн. Видел, как работают коллеги. Чаще — гордился их работой, иногда — было стыдно за них. Мы внимательно следили за тем, кто как пишет и кто о чем сообщает. Бросались на помощь друг другу, если случалась беда.
Да, но писали-то мы не друг о друге. Что мы-то? Мы лишь гости у тех, кто, даже не зная за что, погибает на войне, оставаясь лишь на случайных фотографиях да в непросыхающих слезах матерей и друзей.
Мы старались показать, сказать, написать правду о том, что происходило и происходит на самом деле, и были, честно, горды, когда нам это удавалось. Ведь правду-то должны знать не в каком-нибудь узком президентско-генеральском кругу: мы же все в одном кругу, в одной стране и в одном времени. Да и смерть-то одинакова, что на свалке, что на Новодевичьем.
Так что, еще раз — не надо. Не имя журналиста Андрея Бабицкого защищаю. Наши с вами имена. Мы-то сами сегодня кто? Кого из нас делают? Кому мы сегодня мечтаем поверить? Каким порядком нас заманивают?
Прошу читателя извинить меня за то, что отвлекся от хронологии событий.
Давайте по порядку.
Первое. Самое сенсационное известие — что Андрея Бабицкого обменяли на трех российских солдат.
Начал сопоставлять все факты — ничего не складывается. В среду вечером официально объявляют: его переводят из следственного изолятора, где он сидел в камере на четверых, в Моздок, откуда, судя по сообщениям, он должен был улететь на военном самолете в Москву и там пребывать под следствием и с подпиской о невыезде. Что? Он вышел из камеры, сказал всем «До свидания» и один потопал из Наурского района на военный аэродром? Нет, конечно же нет. Посадили в машину, привезли в Моздок и куда-то поселили, не дав, естественно, ни с кем связаться по телефону (ладно уж полевые командиры! домой-то он мог позвонить?) Нет, ни одного звонка!
Дальше. Вдруг новое сообщение: сотрудники ФСБ вышли на чеченских боевиков с просьбой об обмене журналиста. Сколько потом ни слушал новости — больше об этом ни слова. Уже в пятницу утром Александр Зданович, представитель ФСБ, пытался опровергнуть сам факт участия своего ведомства в этом обмене (а телекамера ФСБ в момент обмена — это тоже случайность?)
Уже третий год «Новая газета» занимается спасением наших солдат, оказавшихся в чеченском плену, и мы-то знаем, каким долгим, трудным, мучительным бывает сам этот переговорный процесс. Что, у ФСБ (а если не у ФСБ, то у каких-нибудь других наших спецслужб) есть прямая связь с боевиками? Если так — то почему же ею не воспользовались раньше? Сколько еще можно было бы спасти ребят!
Но куда вдруг запропастилась санкция прокурора о невыезде Бабицкого из Москвы? Из Москвы — нельзя, а к боевикам — пожалуйста? Из-за истории с Андреем, как было официально сообщено, в Чечню выехал и. о. Генерального прокурора Устинов. А он-то куда исчез по дороге?
Иными словами, не могу представить, как можно было провести эту операцию в реальной жизни и в реальные сроки.
У меня очень большое сомнение вызывает сама видеозапись, кочующая по всем телеканалам все последующие дни: на этой видеозаписи нет одного — строки внизу с указанием даты и часа, когда она была сделана. Это — раз. И почему те, кто отдавал Андрея, были без масок, а те, кто принимал, — в масках? Это — два. Если отдали совсем каким-то неизвестным типам в разгар ожесточенных боев, то со стороны тех, кто отдавал журналиста, это чистый произвол.
Под письмом, направленным федеральным властям по поводу обмена Андрея Бабицкого, стоит подпись полевого командира Усы Хаджиева. Двое суток я потратил на то, чтобы выяснить, кто это. ТАКОГО ПОЛЕВОГО КОМАНДИРА НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Нашелся только рядовой боевик с таким именем и фамилией, но его влияние на то, чтобы принять решение об освобождении трех российских военнопленных, равно нулю.