Слева от Мори лежал мальчик, который погиб еще до того, как упал, для него страх и боль остались позади. Но справа корчился солдат в мундире Королевского ирландского полка. Он все пытался повернуться на бок, но не мог, пепельно-серое лицо его покрылось потом.
Мори сказал ему:
— Не двигайся.
После этих слов у него в груди словно вспыхнул огонь, но он каким-то чудом сумел найти в себе силы, чтобы повернуть голову и увидеть широко раскрытые безумные глаза раненого.
— Не двигайся, — снова сказал он. — Истечешь кровью до смерти. Нужно подождать, пока за нами придут.
Он заметил, что взгляд несчастного снова сделался осмысленным. Это был мужчина одного с ним возраста, такой же, как он, солдат, хотя в этой битве они и были врагами. Какая нелепая случайность, подумал Мори, глядя на их мундиры, что они оказались по разные стороны — его бригада тоже состояла из ирландцев, хоть и служила французскому королю и Якову, а не королеве Анне.
Незнакомец со вздохом уронил голову на землю.
— Все равно бесполезно. Я не чувствую ног. Они еще на месте?
Мори бесстрастно скосил взгляд в сторону лужи крови у сапог ирландца и ответил: — Да.
Глаза человека на миг закрылись, то ли от боли, то ли от облегчения, и тут же снова открылись, как будто он не желал потерять сознание.
— Ты ведь шотландец, как и я. Почему бьешься за Францию?
Мори ответил не сразу. Ему не хотелось разговаривать, но он и сам чувствовал смертельные чары сонливости и знал, что разговор поможет остаться в сознании. Поможет остаться в живых. Он сказал:
— Я бьюсь за Якова.
— За Якова.
— Да.
— Никогда не видел якобитов. Я думал, у вас у всех рога. — Улыбка его была слабой, как будто она причиняла ему боль, и он закашлялся. — Так откуда ты родом, шотландец?
— Из Пертшира.
— А я из Ольстера, но родился в Шотландии, недалеко от Керкубри в Вестерн-ширс.
Лицо Мори обдало ветерком, пробудившим воспоминания о прикосновениях. Он сказал:
— Моя жена родом из Вестерн-ширс. — До сих пор он еще никому не рассказывал о своей женитьбе, но одного взгляда на раны этого человека было достаточно, чтобы понять: он ничем не рискует.
Солдат удивился.
— Она пресвитерианка?
Мори не знал, как ответила бы на этот вопрос сама София, которая уверяла его, что не верует в Бога, но молилась, когда никого не было рядом, поэтому просто ответил:
— Она моя жена.
— А у меня нет жены. — Глаза раненого снова стали закрываться. Он встрепенулся и продолжил: — А у брата была. Он был медником в Керкубри. Умер он весной. Там у него остались вдова и сын. Кроме него, у меня никого нет. Теперь, если я умру, меня некому будет оплакать.
— У тебя есть племянник.
— Я никогда не видел ни его, ни его мать. — Он так грустно улыбнулся, что Мори вдруг почувствовал жалость к этому человеку и стал расспрашивать его, надеясь хоть как-то облегчить мучения умирающего.
Так и лежали эти двое весь день, а потом и вечер, отгоняя смерть рассказами о детстве, о службе. Хотя Мори больше слушал, чем говорил, он в конце концов понял, что это бесполезно.
Ночь он встретил уже в одиночестве. Теперь он мог слушать только крики тех, кого добивали победители. Он лежал, как мертвый, и не шевелился, отдавая все силы борьбе с холодом, расползавшимся по его телу. Иногда ему казалось, что он действительно умер, но потом он делал вдох поглубже, и боль указывала на обратное.
Однажды он закрыл глаза и в тот же миг оказался снова в Слэйнсе, рядом с Софией, почувствовал тепло ее тела, прижимавшегося к нему в кровати. Ощущение это было до того явственным, что он почувствовал ее дыхание и попытался прижать к себе посильнее, но тут темная ночь выхватила его из постели и он, вздрогнув, проснулся.
Кто-то приближался.
Он услышал, как шуршат по траве осторожные шаги, и сразу закрыл глаза, стал дышать как можно тише. Шаги прошли мимо. Остановились. Вернулись.
Потом кто-то опустился рядом с ним и положил руку ему на горло.
Голос выкрикнул:
— Этот человек еще жив!
Он узнал этот голос, и тут у него перед глазами засиял такой свет, что Мори решил: все, теперь уже точно умер. Но, когда он осторожно разлепил веки, деревья были, как прежде, окутаны мраком, только рядом горел факел, и в его свете он явственно увидел склонившегося над ним человека, который всматривался в него с тревогой в темных глазах.