С другой стороны, жизнь народа остаётся «за кадром», хотя количественно он в большинстве. Занимаясь историей, этот перекос обязательно надо учитывать. Народ, именуя его массами, упоминают (особенно марксистские историки), но он всегда и во всех описаниях выступает как фон, поддерживающий элитарного героя; в крайнем случае, массы выдвигают героя из своей толщи. Это можно понять, поскольку народ — масса консервативная, косная, сама себя массой не осознающая. Однако даже если каждый представитель «толпы» воспринимает массу себе подобных как некое продолжение элиты, на деле это элита есть продолжение народа со своими специфическими функциями. Элита, оставшаяся без народа (пример: дворянская эмиграция после 1917 года) немедленно перестаёт быть таковой, сливаясь с массой.
Короче, история как летописание и как наука концентрирует своё внимание на элите. «История элит, её диалектика, её исторический выбор, её эволюция или инволюция была синонимом истории народов, государств, культур, обществ», — пишет А. Дугин. А происходит это оттого, что именно на уровне элит проявляются основные трения, которые приводят к общественным катаклизмам. Но нам не раз уже приходилось пояснять,[4] что причина катаклизмов — не в деятельности людей, а в неравновесности динамических систем в периоды хаотизации, — в системах же основную часть составляют массы.
Характерно, что те исторические школы и направления, которые видят в качестве основных двигателей истории материально-хозяйственные факторы, связанные с массами, пренебрегают изучением элитного фактора. Такой подход характерен не только для марксистов, но и для либералов, видящих в деятельности элит лишь прикрытие для перераспределения материальных благ.
А вот Никколо Макиавелли в своё время предложил вынести за скобки содержательную сторону политического процесса, сосредоточив основное внимание на описании технологии удержания власти, то есть на деятельности элит. Как бы продолжая его подход, в конце XIX — начале XX века возникла целая философская школа, которая, изучая политический процесс, выносила за скобки морально-ценностную риторику современных им политических партий и движений — как либеральных, так и консервативных или социалистических. Один из крупнейших представителей этого направления, итальянец Гаэтано Моска, разработал теорию «политического класса».
Он исходил из идеи, что человеческое общество по сути не меняется, несмотря на смену идеологических и социальных декораций. За разговорами о прогрессе, демократии, развитии и свободе, считал он, стоит неизменная и довольно эгоистическая человеческая природа. Следовательно, все аргументы либерал-демократии относительно превосходства современных идей и политических институтов являются «бессодержательной пропагандой», служащей лишь прикрытием и оправданием для новых социальных элит. Моска называл современную демократию «плутодемократией», то есть «властью богатого, состоятельного народа». Такой подход подчёркивал специфику современных политических элит, напрямую связанных с финансовой и имущественной элитами.
Моска предложил гипотезу: властная структура общества и в древности, и в современности остаётся принципиально одинаковой. В любом обществе есть правящий политический класс — класс не в марксистском понимании, а именно то, что мы понимаем под элитой. Этот класс, с его точки зрения, обладает постоянными признаками и в эпоху кастового общества, и в обществе сословном и классовом, остаётся таковым при социализме и гипотетическом коммунистическом строе. Задача элиты проста: властвовать, сохранять власть и бороться против тех, кто бросает ей вызов. Других задач у неё нет, только собственное выживание, считает Моска.
Сходную теорию разработал Вильфредо Парето. Этот социолог, экономист, политолог, философ политики развил «теорию ротации элит». По его мнению, в обществе существует постоянный баланс элит, тяготеющий к равновесию. С одной стороны, существует «правящая элита»; на противоположном полюсе пребывает «потенциальная элита», или «контрэлита», которая может и хочет стать правящей, но пока таковой не является. Он ввёл также понятие «антиэлита», означающее антисоциальные (криминальные) элементы, принципиально противящиеся любой социальной организации и противостоящие любой элите. Ещё в его учении существует «неэлита», то есть массы, социальный тип, неспособный превратиться в элиту ни при каких обстоятельствах, но в целом принимающий законы политической организации, устанавливаемый элитами.
И так — во всех типах обществ. Рассматривая «элитную проблему», Парето, как и Моска, не делал качественных различий между обществами кастовыми, сословными и классовыми.
В самом деле. В сословном обществе есть теоретическая возможность перехода из одного сословия в другое, а при кастовом устройстве перейти из одной касты в другую невозможно ни при каких обстоятельствах. Однако переходы из сословия в сословие всегда имели единичный характер, зато внутри сословий, как и внутри каждой из каст была своя иерархия, и человек мог проявить свои индивидуальные способности, передвигаясь по этой лестнице. Высшая элита оставалась недоступной для масс. Так же получилось в классовом обществе; здесь элиту формирует класс эксплуататоров (клир, земельная аристократия, буржуазия); массы опять остаются «при своём интересе».
Социалистические теории всех оттенков предполагали возможность после захвата власти пролетарским классом и уничтожения буржуазии как класса ликвидировать политическую иерархию, создав «массовое общество», где элита вообще отсутствовала бы. В реальной же исторической практике коммунистическая партия, которая выступала в роли авангарда пролетарского класса и соответственно инструмента перехода к бесклассовому обществу, сама почти всегда выдвигала из своих рядов «номенклатуру», социально-политическую элиту.
Номенклатура на словах отрицала свои отличия от масс, но на практике стремилась эти отличия подчёркивать. К примеру, в маоистском Китае следование догме достигало крайнего предела, и даже была введена единая для всех форма одежды, — а начальники без труда нашли способ отмечать свой статус: количеством авторучек. Чем больше авторучек в кармане, тем выше ранг начальника. И в Китае, и в СССР подбор элиты и её продвижение осуществлялись элитой же, с учётом прежде всего её, как «правящего класса», интересов.
В СССР в конце 1980-х, когда ресурсная база страны сократилась, партийная элита затеяла перемену идеологии. Дело в том, что придерживаясь старой идеологии — идеологии масс, она была бы вынуждена снизить благосостояние своих членов в пользу народа, а сменив её — получить возможность улучшать своё благосостояние за счёт масс. Это показывает нам: партноменклатура действовала как обычная элита, независимо от партийных установок, — и в итоге реформы социализма в капитализм практически вся сохранилась, но уже не в статусном состоянии, а в классовом.
Царь, элита и народ
Всякое человеческое сообщество, начиная с первобытного, распределяет внутри себя, то есть между своими членами, разнообразные функции, выполнение которых необходимо для его, сообщества, выживания. Постепенно возникают чёткие общественные структуры: властные, производственные, финансовые, оборонительные, научные, бытовые, транспортные и много ещё какие, и в каждой из структур найдётся своя элита. Любая структура желает существовать как можно дольше и лучше; каждая хотела бы перетягивать на себя общие ресурсы, но некоторым (военным, властным или финансовым) делать это легко, а некоторым трудно. Между тем, для жизни сообщества нужны они все!
Кто синхронизирует интересы всех структур?
Государство.
Но ведь и оно само состоит из живых людей со своими интересами, и внутри него могут возникать свои «подструктуры»! Значит, «кто-то там, наверху» должен уметь выбрать путь страны, расставить приоритеты, контролировать исполнителей. И оценивать деятельность высшей власти можно и нужно не по заявлениям и призывам, а лишь по тому, насколько в результате её действий страна двигалась в выбранном направлении. Скажем, при Екатерине II «гром победы, раздавайся» гремело во всех залах, а когда сменивший её Павел провёл ревизию, оказалось, что флот вооружён пушками, сделанными ещё при Петре Великом. Сколько было призывов, праздников и орденов при Брежневе! Результат? — стагнация…