И, наконец, хозяин должен уметь создавать механизмы для реализации своих целей. Понимать, чем власть может управлять, а чем нет; какие структуры управления создать можно, а какие нет; есть у него люди для такой работы, или нет, и сумеет ли он их контролировать.
Иван и Пётр были законными хозяевами своей страны, а не временщиками, и не «назначенцами»; им было легче увидеть перспективу и задачи власти, общий ход событий. Потому они и достигли успеха.
Надеемся, теперь уже понятно, почему в этой и некоторых других книгах об истории России мы придерживаемся необычной периодизации — по циклам крупных рывков, выделяя рывки Ивана Грозного, Петра Великого и Иосифа Сталина. Такая периодизация не совпадает с общепринятой, зато в рамках циклов мы можем проследить весь путь элиты, от полного подчинения государю (интересам государства), через некую «вольницу», до развала ею государства. О рывке, совершённом при Иване, шла речь в книге «Другая история Московского царства». Рывок Петра и последовавший затем упадок при царицах показан в книге «Другая история Российской империи».
В этой книге пойдёт речь о завершении цикла Петра в XIX веке, о рывке, совершённом под руководством Сталина, и о завершении этого цикла.
ДЕВЯТНАДЦАТОЕ СТОЛЕТИЕ
На стыке веков
В русской истории XIX век начался убийством императора Павла I.
Он правил недолго, с 1796 по март 1801 года, а престол получил, когда ему шёл уже сорок второй год. Вплоть до смерти матушки, Екатерины II, был в оппозиции её политике.
Оппозиция, надо сказать — совершенно необходимый элемент эволюции динамических систем, в том числе человеческих сообществ и государств. Она предлагает другие решения, которые — неважно, учитываются они или нет действующей властью, составляют запас вариантов, любой из которых может быть востребован системой при изменении внешней среды. Если оппозиция предлагает решения, которые послужат укреплению стабильности, то она называется конструктивной. Если же её решения направлены на разрушение чего-то, по её мнению, «нехорошего», и могут подорвать стабильность с неизвестным результатом, то — деструктивной.
При Екатерине II ситуация была стабильной, но то была стабильность застоя. Присоединение чернозёмных земель юга, повышение эксплуатации крестьянства (в 1783 году были закрепощены крестьяне левобережной Украины) дали стране очень прибыльный экспортный товар: зерно. Денег хватало на любое прожигание, — а на модернизацию экономики, армии и управления ничего не шло. Общественные отношения закостенели, коррупция была на взлёте. Что-то похожее произошло позже при Брежневе, когда появился новый экспортный товар — нефть, и в страну потекли нефтедоллары.
Павел I, за долгие годы пребывания в тени мамаши, подготовил серьёзные конструктивные планы. Он оказался оппозиционером-государственником, искавшим на Западе идеи для повышения мощи России, прежде всего мощи военной и экономической. Вернувшись из поездки в Берлин, он посмел критиковать политику матери, был отстранён от двора; в 1783-м переехал в гатчинское имение и замкнулся на военном деле, организовав три батальона по прусскому образцу.
Но в России была и другая, дворянская оппозиция. Она тоже искала идеи на Западе, и зачастую тоже находили конструктивные варианты, но это были люди элиты, а потому они отдавали приоритет идеям, выгодным их классу, а не стране в целом. Так, Д. И. Фонвизин, находясь в Западной Европе, судя по его письмам, «главное рачение обратил к познанию здешних законов». Он размышлял о «наглости разума», «вольности по праву», «юриспруденции как науке», «системе законов» во Франции, но его мысль постоянно возвращалась к своей стране, к екатерининскому беззаконию и разгулу фаворитизма. При этом во Франции было ничуть не лучше:
«Здешние злоупотребления и грабежи, конечно, не меньше у нас случающихся. В рассуждении правосудия вижу я, что везде одним манером поступают».
Иначе говоря, Павел находил в Европе практику деятельности (новое устройство войск), дворяне — теорию (философские идеи о законе и равенстве). Среди них были крепостники, желавшие установления, как сказали бы сейчас, дворянской демократии за счёт народа, но были и единичные прогрессисты идеалистического толка, грезившие о народной демократии.
В переписке П. И. Панина, Д. И. Фонвизина, С. Р. Воронцова, А. М. Кутузова, Н. Н. Трубецкого, А. П. Сумарокова, П. В. Завадовского и других повторялась мысль о желательности введения ответственности монарха перед народом, но понятие «народ» было у всех перечисленных господ крайне узким. Оно не включало даже всего господствующего сословия, а ограничивалось лишь его верхушкой. С другой стороны, Н. И. Новиков послал Екатерине II целую притчу об ответственности самодержца, его призвании служить высшей духовной идее. Государь провозглашался первым среди равных, связанным круговой порукой человеческого бытия с простым хлебопашцем…
Крестьянин на Руси был прикреплён к земле — так же, как дворянин был прикреплён к службе: это было ограничение военного подчинения, а не частной собственности. Всё-таки государство синхронизировало интересы разных социальных групп ради общей цели, хотя после Петра и давала послабления дворянской элите. В 1762 году Пётр III даровал «вольности и свободы российскому дворянству», и дворяне, уже до этого освобождённые от обязательной гражданской службы Елизаветой Петровной, освободились также от обязательной военной службы, сохранив привилегированные права не неё.
Элита превратилась в «сословие паразитов»: владельцы тысяч душ больше не были обязаны приносить пользу стране. Они могли служить или не служить, — по своей охоте; они имели возможность жить в своих поместьях, свободно выезжать за границу и даже поступать на службу к иностранным государям, а крестьяне обязаны были их содержать. Правда, дворяне из числа бедных, воистину представители народа, были вынуждены служить независимо от своего хотения.
Народ, в том числе и дворянский класс, разорвали надвое.
В результате этих процессов именно во времена Екатерины II крепостнические жестокости достигли своего пика. Но дворянским оппозиционерам её времён, — а они, как правило, входили в число самых богатых, — этого было мало. Теперь они претендовали на реальное участие в управлении страной, вынашивали проекты императорского совета и договора с самодержавной властью!
А. С. Пушкин писал:
«Аристокрация… неоднократно замышляла ограничить самодержавие; к счастию, хитрость государей торжествовала над честолюбием вельмож, и образ правления остался неприкосновенным. Это спасло нас от чудовищного феодализма, и существование народа не отделилось вечною чертою от существования дворян…»
Иногда говорят, что монархия, как бревно, лежала на пути прогресса. Но давайте вспомним. Французские и английские джентльмены, выросшие в условиях монархии, одухотворённые идеями свободы, равенства и братства, оказавшись совершенно свободными (никому не подконтрольными) на землях современного юга США, немедленно устроили там откровенное рабство. Так и наша монархия: она если и лежала, как бревно, то на пути не прогресса, а рабства.
Но она также не допустила скатывания к анархии. Можно предположить, что полная отмена крепостничества и введение «народной демократии» на всей территории страны мгновенно лишило бы государство любых средств и возможностей управления. Россия попала бы в ситуацию 1917 года на сто с четвертью лет раньше, с той только разницей, что тогда не было ещё пролетариата, а практически всю массу составляло косное крестьянство. Развал армии и всех властных институтов на местах, гражданская война ради дележа земли, иностранная оккупация стали бы жуткой реальностью конца XVIII века.
Замена неограниченной власти монарха на ту или иную форму демократии усложнила бы, и даже качественное изменила отношения между подданными и престолом, подорвав стабильность хозяйства и саму государственность.