Узкая, петляющая дорога пролегала через небольшую рощицу с двумя следующими один за другим подъемами и спусками. Логан еще раз повернул и остановился, впервые за последние десять лет увидев «Люкс».
Сейчас тот выглядел даже больше, чем ему помнилось. Песочного цвета строение, напоминающее увеличенную копию английского Небуорт-хаус, простиралось, казалось, на многие мили и в самом конце разделялось на два крыла, Восточное и Западное. Оно напоминало Логану страну Оз – причудливое смешение стилей, якобинского, палладианского и высокой готики, мигающие под солнцем окна из освинцованного стекла. Лишь темные жилы расползшегося по фасаду плюща, бдительно-настороженного, словно насупленного, фронтоны и башенки, да разбежавшиеся по крыше и будто приготовившиеся к сражению низкие зубцы придавали всему сооружению несколько зловещий облик. Впрочем, нет, не зловещий – это слово было бы слишком сильным, – но тревожащий, внушающий беспокойство. Такое определение пришло на ум при первом взгляде, и теперь Логан снова к нему вернулся. Высокая кирпичная стена, за которой он оказался, тянулась вдаль и то сбегала вниз, то карабкалась вверх, следуя капризам травянистого ландшафта, но в самом конце натыкалась на крутые, суровые, вознесшиеся над Атлантикой скалы. По бокам от главного здания разместились, словно разбросанные в беспорядке, еще с десяток строений, различных как по форме, так и по размеру: электростанция, оранжерея, склад и еще несколько сооружений без окон – Логан знал, что в них располагаются лаборатории. Все вместе они образовывали небольшой городок наподобие университетского кампуса, занимавший территорию около сотни акров.
Ученый неторопливо проехал к парковочной площадке на ближней стороне Восточного крыла. Передний вход, обрамленный четырьмя массивными соломоновыми колоннами, поддерживавшими мраморный фронтон, был излишне величественен, чтобы служить чем-то иным, кроме как украшением. Логан вышел из машины и направился по короткой дорожке, с обеих сторон обсаженной деревьями, к двойным дверям. И только здесь привинченная к фасаду потемневшая от времени и стихий бронзовая табличка извещала посетителя, что ему дозволено лицезреть «ЛЮКС».
Сбоку от двери имелось несколько устройств: цифровая панель, интерком с зуммером и еще один гаджет, назначение которого Логан установить не смог. Отпечатанное на принтере и прилепленное поверх всех этих технических штуковин бумажное объявление гласило:
ЖИЛЬЦЫ И ГОСТИ,
ВО ВНЕУРОЧНОЕ ВРЕМЯ
ПОЛЬЗУЙТЕСЬ КЛАВИАТУРОЙ
Поскольку к Логану это не относилось – был еще полдень, – он нажал кнопку звонка.
Через секунду из динамика донесся скрипучий женский голос:
– Да?
– Доктор Джереми Логан, – сказал он, наклоняясь к микрофону.
Ответ пришел с небольшой задержкой.
– Пожалуйста, входите.
В интеркоме зажужжало; двери распахнулись, и Логан вошел в длинный и широкий коридор, знакомый по прошлым посещениям и недвусмысленно оповещающий о двойном назначении громадного здания. Отделанные элегантным, почти вычурным молдингом, стены и потолок вполне могли отражать вкусовые предпочтения какого-нибудь «барона-разбойника» прошлого века, однако заваленные книгами столы, затоптанная ковровая дорожка, таблички на дверях и бросающиеся в глаза красные указатели запасных выходов намекали на нечто совершенно иное.
Пройдя с десяток ярдов по коридору, Логан повернул к двери с табличкой «ПРИЕМНАЯ». В комнате звонили телефоны, пальцы деловито щелкали кнопками клавиатур, однако ученый моментально распознал растворенное в воздухе непривычное, приглушенное ощущение, отчетливо пробивавшееся сквозь нормальный, профессиональный тон занятого работой офиса.
Сидевшая за длинным письменным столом женщина подняла голову и вопросительно посмотрела на него.
– Доктор Логан?
– Совершенно верно.
– Я предупредила директора. Он сейчас спустится.
Логан кивнул.
– Спасибо.
Он посмотрел на обтянутые кожей кресла и диванчики, дополнявшие обстановку приемной, и уже собирался сесть, когда в дверном проеме образовалась знакомая фигура. Грегори Олафсон, конечно, постарел – некогда густые черные волосы были теперь белее снега, морщинки у глаз, проступавшие, только когда он смеялся, врезались в кожу глубокими бороздками, – но не печать возраста, а нечто иное лежало на его лице. Увидев гостя, Олафсон улыбнулся, однако улыбка, едва появившись, тут же погасла.