"Ты знаешь о ней самое лучшее, Грэм: ее доброту, теплоту и невероятную любовь к жизни".
Грэм обернулась, сжав кулаки. – "Да, но как она выглядит? Какого цвета ее волосы? Глаза? Что она носит? Хэлен, я ее не вижу!"
Хэлен очень хотела подойти к ней и обнять, чтобы избавить ее от злости и растерянности. Она хорошо знала, что Грэм этого не позволит – проявить какие-либо признаки симпатии.
"У нее светлые волосы, медового оттенка, забранные назад с лица. Глаза очень синие, как океан августовским утром. Когда ей что-то нравится, она слегка краснеет, а глаза блестят. В мое время ее бы назвали крепкой. У нее сильное тело, она в хорошей форме, но довольно женственна".
"Какой длины ее волосы? В какие цвета она одевается?"
"Ее волосы едва касаются плеч, они слегка волнистые. Они развеваются на ветру, как твои, очень дико и свободно. Когда она работает в саду, иногда она забирает их назад банданой, повязанной на лоб. Ей нравится носить свободные штаны с завязками на поясе и футболки или мужские рубашки, которые шьют для женщин. Цвета – пурпурный, темно-зеленый, темно-золотистый".
Пока Хэлен говорила, Грэм стояла очень спокойно. Напряжение постепенно покинуло ее тело.
"Этого достаточно?" – спросила Хэлен.
Грэм кивнула, сосредоточившись на образе в своей голове.
"Она совсем не похожа на Кристину, да?" – мягко спросила она.
"Дорогая, нисколечко".
Анна с нетерпением ждала в кухне. Хэлен так давно ушла! Она умирала с голоду, когда пришла на ужин, но чем дольше не было Хэлен, тем больше она беспокоилась. Грэм была такой подавленной, когда они возвращались домой, Анна была уверена, что что-то не так.
"С Грэм все в порядке?" – спросила она, когда Хэлен вернулась.
Хэлен удивленно на нее посмотрела. Что с ними обеими? Они были такими взволнованными!
"Да, дорогая, с ней все хорошо, она просто хотела обсудить со мной некоторые бытовые вопросы. Давай поедим, пока все окончательно не остыло".
Заставляя себя расслабиться, Анна налила им кофе и присоединилась к Хэлен за кухонным столом. Она пыталась казаться спокойной.
"Я просто волновалась. Она так много времени проводит в одиночестве, и она такая чувствительная".
"Такова ее природа," – объяснила Хэлен. – "Она всегда хотела всего лишь играть на фортепиано. Ее отцу приходилось заставлять ее заниматься чем-либо еще. Хотя он ее обожал. Думала, он сойдет с ума после аварии. Мы долго не знали, выживет ли она, и когда она наконец открыла глаза, он сидел у ее кровати. Она взяла его за руку. Она очень долго ничего не говорила, мы не знали, что еще не так. Когда она сказала, что не видит его, это разбило ему сердце. Это было ужасное время!"
Анна закрыла глаза, с болью представляя, как ужасно пострадала Грэм, как было больно ее семье. Какая-то часть ее хотела бы изменить прошлое, чтобы прекратить эти ужасные страдания.
Будто прочитав ее мысли, Хэлен сказала: – "Мы чувствовали себя такими беспомощными." – Она задрожала и быстро встала. – "Ничего не изменить одним лишь желанием повернуть время вспять, не правда ли?"
"Какой она была до аварии?" – тихо спросила Анна.
С каждым днем она хотела знать все больше. Она была уверена, что ключ к молчанию и страданию Грэм лежит в ее прошлом. Анна не могла избавиться от мысли, что если бы она только поняла, что заставило Грэм убежать от своего прошлого, она смогла бы найти способ до нее достучаться. Это было очень важным для нее, потому что хотя она и не могла выразить этого словами, но точно знала, что ее никогда прежде так не волновала чья-то жизнь. Возможно, потому, что она знала, какой гениальной была Грэм Ярдли, и потеря такого дара была не только ее личной трагедией.
Хэлен засмеялась.
"Она была сорванцом, никогда не могла усидеть в обычной школе. Не потому, что не была умной, ей удавалось все, за что бы она ни бралась. Просто она всегда хотела лишь играть на фортепиано. Однажды она сказала, что когда она смотрит на мир, то слышит музыку. Музыка была ее языком, таким же естественным для нее, как разговоры для нас. Чтобы понять, что она чувствует, нужно было просто послушать, как она играет. Этого она никогда не могла скрыть. Когда ее отец отдал ее в музыкальную школу и нанял репетиторов на дом, она стала заниматься лучше. Она всегда была в компании взрослых, у нее никогда не было детства. К пятнадцати годам она объездила весь мир. Она выросла в окружении людей, которые чего-то от нее хотели: части ее славы, части ее страсти. Ее магия была чистой, но мир вокруг нее таковым не был. Иногда я боялась, что он ее уничтожит," – вздохнула Хэлен. – "Она любила вечеринки, а как она танцевала! Во всех своих занятиях она была немного дикой. Но мы всегда ей прощали то, что она заставляла нас волноваться, потому что она была таким чудом, она дарила нам столько счастья".
Анна старалась представить Грэм такой – полной энергии и энтузиазма. Она не сомневалась, что та осталась такой же чувствительной, но ее страсть к жизни исчезла. Чего Анна не понимала, так это своего рвения вновь зажечь ее.
Глава 7
Анна уважала желания Грэм и не упоминала о многочисленных письмах, напоминавших о ее бывшей карьере, которые продолжали приходить. С Грэм по-прежнему было легко работать, и если бы Анна так сильно не переживала из-за несчастья Грэм, ее бы вполне устроила такая компания. В те минуты, когда они откладывали изнурительную бумажную работу и отдыхали на террасе, Грэм искренне интересовалась жизнью Анны. Анне нравилось проводить время вместе, она хотела лишь, чтобы Грэм чаще улыбалась. На удивление, Грэм стала появляться в саду, когда Анна работала. Она подолгу молча стояла рядом, а потом просто исчезала. Иногда она спрашивала Анну, что та делает. Грэм внимательно слушала, а потом улыбалась, запоминая, какие где новые растения. С помощью Анны она постепенно создавала новый образ Ярдли. Со временем ее визиты стали более частыми. Анна осознала, что ждет этих встреч. В те дни, когда Грэм не приходила, Анна заканчивала работу со странным чувством беспокойства и неудовлетворенности.
Однажды поздним утром Анна подняла глаза и увидела рядом Грэм. Она держала руки в карманах брюк и наклонилась вперед с озадаченным выражением лица.
"Что тебя интересует?" – спросила Анна, отклонившись назад, чтобы увидеть свою высокую спутницу.
"Что ты сажаешь? Это не розовый сад, не английский сад, не зимний сад, – ничто из того, что я помню". – Грэм показывала рукой на те части сада, а которых говорила.
"Ты права. Это огород".
Грэм нахмурилась. – "У нас нет огорода. Хэлен всегда говорила, что могла бы выращивать что-то, но никогда не хватало времени".
Ее лицо стало отстраненным, Анна узнавала эту реакцию. Что бы она ни вспомнила, это было больно.
Анна приблизилась к Грэм.
"Вот," – сказала она, кладя в руку Грэм пару рабочих перчаток. – "Надень".
Грэм молча взяла перчатки. Анну тронула ее сосредоточенность, обычно она была такой властной. Если бы Грэм знала, что ее растерянность очевидна, она бы смутилась.
"Но зачем?"
"Чтобы ты помогла мне посадить помидоры", – сказала Анна просто. – "Мы сажаем огород, чтобы этим летом вырастить свои овощи".
Она знала, что рискует оттолкнуть своего замкнутого работодателя, в то самое время, когда она только начала открываться, но она должна была попробовать. Огород должен был успокоить Грэм. Анна надеялась, что инстинкты ее не подводят. Она была практически уверена, что никто никогда не предлагал Грэм Ярдли копаться к грязи.
Грэм протянула перчатки назад: – "Они мне не нужны".
Анна рассматривала руки Грэм. Они были нежными, с длинными пальцами и заметными венами, проступавшими на бледной коже. В гибких пальцах чувствовалась сила, но они были не для грубой работы. Анна видела руки Грэм на клавиатуре, тогда они двигались уверенно и грациозно. Она слышала музыку, которую создают эти руки во время вечернего бриза. Ей не нужны были газеты, чтобы понять, что они сами были изысканным инструментом.
"Нужны," – мягко сказала Анна. – "Пожалуйста, надень их. Я не могу позволить тебе работать без них".
Грэм на мгновение засомневалась, затем кивнула. Она надела перчатки и спросила: – "Что мне делать?"