Второй пример, не менее характерный — академик Гумилев. Историк-профессионал, но писавший, как он сам выражался, «забавным русским слогом» — проще говоря, для широкой публики. С монографиями Гумилева происходила та же история, что и с художественными книгами братьев Стругацких или Булгакова: вроде и есть в Советском Союзе такой автор, вроде не запрещен, вроде издается вполне активно — но попробуйте-ка купить в магазине его книги. Бесполезная затея, хоть у прилавка днюй и ночуй. Тиражи небольшие, и расходятся, минуя прилавки, — со склада сразу на черный рынок, по цене в четыре-пять номиналов.
В девяностые годы ситуация на книжном рынке разительно изменилась. Все ранее дефицитные либо запрещенные книги хлынули на прилавки полноводным потоком. Западные детективы и шпионские романы? — пожалуйста, вам про Джеймса Бонда или чего-нибудь посовременнее? Солженицын и прочие антисоветчики? — легко, многотомными собраниями. Западная фантастика? — весь глянцевый спектр, от эльфов до звездолетов…
Коснулись новые веяния и книг по истории. Карамзин — все тома, без купюр и изъятий. Или Устрялов — его учебник, конечно, весьма сжато обо всем рассказывал, но действительно обо всем, ибо писался для императорских, а не советских вузов. Желаете взглянуть на нашу историю со стороны, отстраненным взглядом? — ничего проще, вот стопочка монографий Г. Вернадского, по ним будущие американские историки Русь и Россию изучают… Летописные первоисточники? — с ними чуть сложнее, читательский контингент невелик, и на лотках такие книги не лежали, — но прокатившись в Дом книги, приобрести любой сборник летописей проблемы не составляло.
И мемуары, мемуары, мемуары… Белогвардейские прапорщики и гитлеровские фельдмаршалы, диктаторы и авантюристы международного масштаба, — кто, скажите, в Советском Союзе мог ознакомится с их воспоминаниями? Лишь профессионалы с допусками…
Ну и конечно — Гумилев, Гумилев, Гумилев… В любых изданиях, в любых количествах. Изголодался самый читающий в мире народ по академику Гумилеву.
И вот тогда-то и открылось простым, профильными дипломами не отягощенным, любителям российской истории то, что профессионалы-историки знали всегда, но в учебники вставлять не спешили…
Вернее, открылось безбрежное море всяких интересных фактов, но я сейчас говорю о монголо-татарском иге. И о стоянии на Угре, как о его завершении.
Так вот, любой желающий смог теперь прочитать хоть у Карамзина, хоть у Устрялова, хоть у Вернадского с Гумилевым: Ахмат отступил от русских рубежей, от берегов Угры, не просто так. И не отчаявшись преодолеть оборону воинов Иоанна III… У владыки Золотой Орды случилась проблема: русский экспедиционный корпус совершил рейд по тылам противника, закончившийся взятием Сарая — столицы Ахмата. Достаточно веская причина повернуть войска назад.
Руководил походом русский воевода — звенигородский князь, потомок Рюрика, Василий Гвоздев, более известный современникам под прозвищем Ноздроватый (у его потомков это прозвище стало фамилией). Но командовал он в достаточной степени номинально: большую часть отряда составляли т. н. «служилые татары» — выходцы из Крыма, перешедшие на русскую службу. Подчинялись они «городецкому царю», которого разные авторы именуют то Уродевлетом, то Нурдаулатом… По-настоящему звали его Нур-Девлет-Гирей, из рода крымских Гиреев, потомков Чингисхана. Титул «городецкий царь» — тоже весьма условный. Нур-Девлет и вправду успел к тому времени поцарствовать в Крыму, но недолго. Турецкий султан, сюзерен Крыма, решил, что в качестве правителя куда более пригоден брат Нур-Девлета, Менгли-Гирей.
Нур-Девлет перешел на московскую службу — не один, со всеми кочевниками своего улуса — и получил от великого князя в удел Городец. Вернее, земли вокруг Городца под кочевья… Сам старинный русский городок в то время представлял из себя нежилые руины, и в документах именовался Пустым Городцом. Лишь века спустя, уже после Смуты, он возродится, но уже в качестве села…
Все рассказы о рейде по тылам Ахмата весьма скупы на подробности. Сказано, что русские шли Волгой на ладьях. Татарская конница, надо полагать, двигалась берегом. Иначе никак: вместимость самой большой ладьи того времени — 50 пехотинцев (а у легких скоростных новгородских и вятских ушкуев и того меньше — 20 посадочных мест). Значит, больше 8 или 10 всадников с конями с ладью не загрузить. Флот, способный перевезти отряд в несколько тысяч татарской конницы, Иоанну III пришлось бы строить пару лет как минимум…