— Похвастай, чему выучили, — приказал Петр Панкратьевич.
Сумароков развязал узел, достал толстую тетрадь синей бумаги и вынул аккуратно сложенный документ с большой сургучной печатью.
— Так, так, — бормотал отец, вчитываясь в аттестат. — «Экспликует и переводит с немецкого на французский язык, имеет начало в итальянском языке…» Ишь ты, значит, французского мало?!
— Итальянский язык, батюшка, красивейший и музыкальный, на нем писано множество поэм и театральных опер, и мне, как сочинителю, необходимо нужно по-итальянски разуметь.
Девицы, внимательно следившие за разговором, прыснули при этом объяснении. Отец строго взглянул на них и снова обернулся к сыну:
— Не нравится мне твое сочинительство, Александр. Ты думаешь, я не понимаю, что из-за этой писанины ты не пожелал, как подобает офицеру, быть в строю и вышел к графу Миниху в канцелярию? Бумагу марать — дело подьячего, а не дворянина.
— Я знаю это, батюшка, — с достоинством ответил Сумароков. — И я не писарь, но офицер, армии поручик. За ябедой ходить стыдно, это так, а если стихи сочинять будут подьячие, то просвещению конец и развратным нравам удержу не станет.
— Покойный государь, — продолжал Петр Панкратьевич, не слушая возражений, — крестный отец мой, вечная ему память, в честь коего и я наречен, требовал от дворян службы на благо отечеству. И мы, Сумароковы, о том всегда помнить должны. Твой дед Иван Богданович не сробел перед кровожадными стрельцами, спасая молодого государя, и за то честь ему и слава. О себе что сказать? Люди знают мою службу. А ты, Александр, не так начинаешь, к тому, что полегче, тянешься. Девки, подите прочь, — обратился он к дочерям.
Сестры дружно вышли из комнаты.
— И ты, мать, выйди на час. Не для ваших ушей, что с господином адъютантом говорить буду.
— Помилуй, Петр Панкратьевич, — робко вымолвила Прасковья Ивановна, — покормить бы Сашеньку с дороги…
— Невелик-от путь, до обеда потерпит Александр.
Он закрыл дверь за женой и знаком указал на стул.
— Садись и слушай. В корпусе вам лекционов о том не читали, а знать нужно. Ты вступаешь в свет, так надобно понимать, что в дворце происходит и почему немцы в русском государстве забрали такую власть. Государыня хворает, все в руках божьих. Должность дворянина — оборонить труд Петра Великого и престол сберечь для прямых его наследников, кои теперь не в авантаже обретаются.
Петр Панкратьевич начал издалека и в быстрой речи развернул перед сыном жестокие сцены борьбы за российский трон. Живое воображение Сумарокова рисовало картины придворных интриг, и на этом фоне все ярче выступала фигура цесаревны, дочери Петра Елизаветы, чьи права на отцовский престол были неоспоримы. Так думал Петр Панкратьевич, и убежденность свою он торопился передать Александру.
Сумароков слушал, не упуская ни слова. Кое-что из дворцовых историй до него доходило — в Петербурге об этом говорили, — но отец знал гораздо больше и не скупился на подробности.
— Десять лет, — закончил свою речь Петр Панкратьевич, — императрица Анна Ивановна правит Россией. Главную же силу при дворе составляют немцы, и герцог Бирон делает что хочет. Немцы в почете, русскому дворянину никуда нынче нет ходу. Цесаревна. Елизавета в небрежении. Государыня нездорова, все в воле божьей. Кому же престол перейдет? Кто нас от немцев избавит? Вся надежда на цесаревну, и я хочу, Александр, чтобы ты об этом знал и крови Петра Великого верно служил, как дед твой и отец служивали. Ты к Миниху в адъютанты идешь — Миниху не верь, Бирона опасайся, за своими речами следи: мигом донесут о каждом резком слове твоем, и не догадаешься, кто. Больше всего о пользе отечества радей, будь верен и честен. Остальное сам увидишь… Ну вот, заговорил я тебя до смерти… Пойдем теперь обедать, мать заждалась.
Сумароков молча обнял отца.
Главный командир Шляхетного корпуса генерал-фельдмаршал Миних был человеком опытным и ловким. Он отказался участвовать в стараниях членов Верховного тайного совета ограничить власть приглашенной на престол новой царицы Анны Ивановны, а потому пользовался ее расположением.
Миних был очень нужен Анне Ивановне и как военачальник и как иностранец. Фаворит ее Бирон не столь давно еще служил конюхом, и герцогский титул не мог закрыть в глазах русских аристократов низкого его происхождения. С ними Бирон не дружил. Он вошел в близость с Остерманом, с Левенвольде — иноземцами, захватившими видные посты в русской администрации: один ведал внешней политикой, другой управлял двором императрицы. Два фельдмаршала, князья Михаил Михайлович Голицын и Василий Владимирович Долгорукий, были противниками Бирона, и противопоставить им следовало военного человека, не меньше их знаменитого. Для этой цели и был возвышен Миних.