В кругу финансистов Сити (центра тогдашней мировой финансовой системы) начались горячие споры. В конечном счете возобладали взгляды двух экспертов — Бэзила Блэкета и сэра Джорджа Пейджа: Россию следует финансировать, следует помочь ей делать закупки в Европе, США и повсюду, где это возможно. Но необходимы гарантии — для получения кредитов нужно перевезти часть русского золота в Лондон и постараться избежать гонки за заказами в Америке. Неупорядоченные заказы американской промышленности создают хаос — это работает против союзников. Министр финансов Д. Ллойд Джордж потребовал от своего русского коллеги П. Барка доставить русское золото в Лондон — обменный курс фунта зависел от его золотого обеспечения. Англичане отклонили возражения насчет того, что опасно везти золото через морские просторы в условиях войны. 26 октября 1914 г. соглашение вступило в силу.
Конец иллюзий
В начале декабря 1914 года Россия начала второй раунд переговоров о займах в Британии. Потребности войны, вполне очевидно, потрясли российскую финансовую и промышленную систему. На этот раз в Лондоне отношение к восточному союзнику было более сложным. Часть правящей элиты Запада относилась к финансовой помощи России благожелательно. Сторонники такого подхода исходили из того, что Россия несет свою долю союзнических усилий и ее резкое ослабление гибельно для Запада. Из донесений советника британского посольства в Петрограде О'Бейрна значилось, что Россия расходует на войну примерно один миллион фунтов стерлингов в день, а общие финансовые ресурсы составляют 245,7 млн. фунтов стерлингов. Соответственно, к концу 1914 года сокращение финансовых ресурсов России позволит ей рассчитывать на ведение полнокровных боевых действий в течение всего лишь двух месяцев. О'Бейрн писал из Петрограда личному секретарю Грея сэру Уильяму Тиррелу 8 декабря 1914 года: «Финансовый вопрос приобретает здесь экстренное значение».
О'Бейрн полагал, что в сложившейся критической ситуации Лондону не следует настаивать на доставке в Британию русского золота, «потому что это требование называет величайшее возмущение русских». В распространенном среди британской элиты меморандуме О'Бейрна приводились слова министра финансов России Барка: «Если Британия не даст денег, он (Барк) откажется продолжать войну». Посол Бьюкенен поддержал мнение своего финансового эксперта и написал в Форин-оффис Николсону, что Британия должна смягчить условия финансирования русских военных усилий. На карту поставлена судьба всей антигерманской коалиции. Лондон попросил конкретизировать запросы Петрограда, и 15 декабря 1914 года Россия пояснила свою позицию в отношении займа. Из запрашиваемых 100 млн. фунтов стерлингов около 30 млн. пойдут на оплату западного оборудования для русской военной промышленности, примерно столько же — в счет погашения прежней русской задолженности, на 15-20 млн. фунтов стерлингов предполагалось разместить русские заказы в Британии. С запросом такого масштаба Ллойд Джордж немедленно ознакомил Военный кабинет. Он довольно жестко охарактеризовал русские запросы: 30 млн. — в уплату долгов и только 40 млн. фунтов «на войну». Министерство финансов желало иметь дело лишь с последней цифрой, да и то под 5-6 процентов годовых. Любая сумма, израсходованная за пределами Британии, — потребовало министерство финансов, — должна быть обеспечена минимум на 40 процентов золотом, доставленным в Британию.
Британское правительство, вставшее перед перспективой долгосрочной войны, нуждалось в создании собственной армии многомиллионной численности. Поэтому оно подходило к любым финансовым запросам весьма жестко. Британия не желала терять свое положение мирового финансового центра, а такая опасность обозначилась явственно — пока на ведении войны наживались лишь Соединенные Штаты. Пожалуй, это был один из наиболее важных моментов в межсоюзнических отношениях. 18 декабря 1914 г. Бьюкенен сообщил, что русское наступление в Силезии остановлено из-за недостатка в военных припасах. В Петроград из Лондона пришла телеграмма, в которой английское правительство отказывалось удовлетворить русские пожелания. Лондон стремился избежать потери финансового могущества. Но, упорствуя в этом стремлении, он мог потерять все.
Сможет ли Россия, вступив в полосу критических испытаний, выстоять? Возможно, острее других чувствовал и русскую неподготовленность, и британскую ошибку фельдмаршал Китченер. Он информировал коллег по кабинету 21 декабря 1914 г., что в России складывается чрезвычайная ситуация: «Для нас существенно важно знать намерения русских в данной ситуации». Как далеко они могут отступать, сколько германских дивизий может быть перемещено на Запад, смогут ли русские связать значительные силы немцев во время битвы в Польше? От ответов на эти вопросы будет зависеть не только отношение Запада к России, а нечто большее — собственно судьба Запада.
Китченер призывал избавиться от иллюзий. Ситуация грозит резким осложнением для Запада. Если немцы возьмут Варшаву, они перебазируют на Западный фронт сорок своих дивизий. Угроза повлияла на коллег по кабинету — они ощутили угрозу и поручили фельдмаршалу Френчу обсудить с французами проблему союзных поставок России.
До британского правительства уже доходили сообщения о росте в России ксенофобии, о горьких упреках в адрес союзников, о горечи русских, часто перелагающих собственную вину на других. Бальфур отметил, что среди русских распространяется мнение, что «вся тяжесть войны — кровь и деньги — падают на Россию… и что Англия ведет себя неблагодарно в отношении России». Но было бы преждевременно полагать, что Запад потерял веру в своего восточного союзника. Верный своим убеждениям Николсон писал 24 декабря Бальфуру: «Меня не смутили события в России. Хотя ее наступление отложено и она страдает от анемии в некоторых частях своего организма, эта болезнь не фатальна, и я все еще верю, что она сыграет свою роль к нашему удовлетворению. Мы должны быть готовы к неожиданностям в этой великой войне, где нам противостоит такой мощный противник. Что касается духа русского народа, то у меня нет на этот счет сомнений». Поддерживали пока такое умонастроение и телеграммы главного военного эксперта англичан в России. Нокс в своих сообщениях с Восточного фронта в конце декабря 1914 г. высоко оценил боевой дух и опыт русской армии. По мнению Нокса, в уходящем году «русская армия проявила себя настолько хорошо, насколько все, кто знал ее, мог надеяться. Ее недостатки и встреченные ею трудности можно было предусмотреть» {121}.