Михаил VIII так и не увидел смерти своего главного врага. Когда угроза нападения с запада миновала, деспот Эпира снова объявил о своей независимости, и император был намерен заставить его подчиниться. Ему к тому времени было пятьдесят восемь лет, но он снова повел свои войска в битву, однако дошел только до Фракии, где тяжело заболел. Как обычно, думая о своих обязанностях, умирающий император объявил своего сына Андроника II наследником и мирно скончался в начале декабря.
Михаил VIII был одним из великих византийских императоров, — он восстановил прежнюю столицу и вновь определял политику всего Средиземноморья. Нет сомнений, что без него империя пала бы перед Карлом Анжуйским или каким-либо из прочих врагов, только и ждавших этого — и свет Византии померк бы, а ее обширные знания пропали бы на Западе, еще не готовом воспринять их. Вместо этого Михаил умело обманул всех своих врагов, попутно основав самую долговечную династию в истории Римской империи. Почти двести лет спустя представитель его семьи все еще будет сидеть на византийском троне, продолжая ту же самую борьбу за существование — хотя и с куда более ничтожными шансами.
Михаил сделал все от него зависящее, чтобы поднять империю из обломков. Он оставил после себя ценные инструменты, чтобы продолжить это возрождение: небольшую, но хорошо обученную армию, неплохо пополненную казну и обновленный флот. Но спаситель империи не дождался благодарности ни от кого. Отлученный от церкви папой, он умер еретиком для католического Запада и предателем для православного Востока. Его сын похоронил его без церемоний или освящения, в простой безымянной могиле.
Впрочем, у обиженных подданных Михаила VIII слишком скоро появятся причины сожалеть о его кончине. Если на момент его смерти Византия казалась сильной, этим она была обязана только его уму и ловкости. Без сильной армии или надежных союзников ее сила опиралась исключительно на дипломатию, и были нужны способности Михаила, чтобы управлять в такой ситуации. Однако, к несчастью для империи, немногие из наследников Михаила оказались достойны своего предка.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ЗАКАТ
«Qui desiderat pacem, praeparet bellum»
(«Кто желает мира, пусть готовится к войне»).
Последние два столетия византийской истории по большей части представляют собой довольно грустное зрелище. На все более безнадежном фоне мелкие императоры ссорились между собой с разрушительными последствиями, а империя в это время рушилась, превращаясь из некогда гордого государства в пародию на саму себя.
Впрочем, в сгущающейся темноте случались и проблески — люди, наделенные отвагой и решительностью, сражались против превосходящего противника, прекрасно понимая, что обречены на поражение. Империя медленно умирала, но ее культура расцвела, произошел невиданный взрыв искусства, архитектуры и науки — как будто византийский мир торопился высказаться, прежде чем его голос умолкнет навсегда. Были построены передовые больницы, в которых врачами работали и мужчины, и женщины, а молодые студенты-медики получили доступ к трупам, чтобы, вскрывая человеческие тела, изучать их. Византийские астрономы установили сферическую форму планеты и проводили конференции, на которых обсуждали, что свет движется быстрее звука.
По большей части эти достижения в области физики, астрономии и математики ухитрялись мирно сосуществовать с все более мистически настроенной византийской церковью, но порой между ними возникала напряженность. Знаменитый ученый XIV века Георгий Плифон сочинял гимны олимпийским богам и дошел даже до того, чтобы предложить возродить античное язычество.[206] Хотя это определенно не способствовало репутации ученых и усиливало подозрения в том, что чрезмерно глубокие исследования в некоторых областях пагубно влияют на мораль, в целом византийское общество оставалось поразительно открытым для новых идей. Особенно ярко эти настроения проявлялись в украшениях и новых постройках столицы. Возможно, обедневшая империя больше не могла позволить себе строительство масштаба Софийского собора или даже более скромных сооружений времен Македонской династии, но недостаток роскоши она вполне возмещала оригинальностью. В Константинополе богатый аристократ по имени Феодор Метохит украсил церковь монастыря Хора яркими фресками и запоминающимися мозаиками, настолько отличными от уравновешенности позднего имперского искусства, что и сегодня от них захватывает дух. Быть может, османская тень и вставала над городом, но даже угроза завоевания не могла внушить страх византийцам.
206
Он также предложил закон, по которому для предотвращения прелюбодеяний виновные женщины объявлялись проститутками (при этом не обмолвившись о наказании для мужчин), а совершивших изнасилование сжигали бы заживо.