Единственным светлым лучом стало прибытие из Генуи выдающегося знатока осадных действий Джованни Джустиниани с небольшим отрядом в семь сотен прекрасно обученных солдат. Он благородно пришел на защиту города, в котором когда-то правил его тезка Юстиниан, но этот широкий жест не смог рассеять ужасного предчувствия беды. Пополнив скудные войска Константина, генуэзец довел число защитников города всего лишь до семи тысяч человек. Им предстояло рассредоточиться по стенам длиной в двенадцать с половиной миль и оборонять город от османской армии, в которой было около восьмидесяти тысяч человек. Напряжение и беспокойство тяжело висели над городом, но времени предаваться унынию не было. Сразу по прибытии Мехмед подъехал к воротам города и потребовал немедленной капитуляции. Не получив ответа, 6 апреля он открыл огонь.
Огромное оружие взревело, изрыгнув пламя, дым и каменное ядро, что заставило содрогнуться тысячелетнюю Феодосиеву стену. Десять веков эти стены отбрасывали бесконечные войска желающих захватить город, но время кирпича и строительного раствора минуло, и древние укрепления подверглись обстрелу, подобного которому еще не было в истории осадных войн.
Главной пушке требовалось время, чтобы охладиться после каждого выстрела, и она могла стрелять только семь раз за день, но у султана были и другие огнестрельные орудия, которые могли заполнить эти паузы. Каменные ядра безжалостно били в стены, раскалывая кирпичи и временами обрушивая целые секции. К концу первого дня большая часть внешней стены превратилась в обломки, и султан приказал наступать. Константин сам бросился в брешь, каким-то образом отражая атаки, следующие одна за другой, а когда настала ночь, Джустиниани изобрел способ, как восстановить стены. Вбив в каменные обломки деревянные столбы, чтобы они образовали внешний каркас, он свалил в кучу сломанные кирпичи и камень, создав некое подобие временной стены. На следующий день, когда стрельба возобновилась, оказалось, что куча обломков, подвижных друг относительно друга, амортизирует удары и воспринимает попадания каменных ядер лучше, чем сплошная стена, оставаясь в относительной целости. Воспрянув духом, защитники принялись за работу. Днем они делали все возможное, чтобы избегать каменных ядер, сеющих смерть вокруг себя; ночью, когда пушки наконец умолкали, они поспешно устраняли нанесенный ущерб.
После сорока восьми дней непрерывного обстрела уязвимого участка, где стены спускались в долину речки Ликос, султан предпринял вторую попытку взять город штурмом. И она также оказалась безуспешной. Император снова героически возглавил оборону, и недовольный султан выплеснул свой гнев, посадив на кол всех византийских пленников так, чтобы их было видно со стен.
Изменив тактику, Мехмед решил атаковать имперскую гавань в месте, где прибрежные стены были более уязвимы. Он приказал своим кораблям протаранить великую цепь, но та с легкостью выдержала удар. Для османов это было унизительной неудачей, но вскоре они получили еще более сильную пощечину, когда три генуэзских корабля с чрезвычайно важным грузом продовольствия для осажденной столицы ухитрились пройти мимо османского флота и проскользнуть в гавань, несмотря на приказ Мехмеда пустить их ко дну любой ценой..
Такое открытое презрение к его власти и силе, как обычно, повергло султана в гнев. Он потерял лицо и подарил своим врагам надежду; их радостные крики, раздавшиеся при появлении генуэзцев, можно было ясно расслышать даже в турецком лагере. Очевидно, этому следовало положить конец, и Мехмед приготовил впечатляющий ответ.
Вход в имперскую гавань охраняла длинная цепь, протянувшаяся от Константинополя до башни в генуэзской колонии на противоположном берегу. Неоднократные попытки преодолеть ее закончились неудачей, но для человека с бесконечными ресурсами султана оставались и другие способы. Продемонстрировав ошеломляющие способности турок к планированию и организации, Мехмед перетащил по суше в обход генуэзской колонии на смазанных жиром бревнах семьдесят кораблей и постепенно перебросил свой флот в имперскую гавань.