Когда в 1938 и 1939 гг. мы вели раскопки дворца слоя IV, у нас не было никаких сомнений в том, что он был разрушен в результате восстания горожан. Дворец полностью сожгли; новое сооружение Илим-илимма, отделенное от старых построек двойной стеной, и кухонный корпус, не имевший внутренней связи с дворцовой постройкой, пострадали в одно и то же время. Скелетов не было найдено, похоже, что обороны не было. Сокровища из верхних комнат, безусловно, были похищены; архив, насколько было возможно, перенесли в безопасное место, что вполне могли сделать горожане, знавшие, какого рода документы, представляющие всеобщий интерес, имеются во дворце, хотя похоже, что мысль о спасении архива появилась потом[33]. В жилых кварталах нет никаких следов разрушений или грабежа; судя по всему, пламя занялось в нескольких местах, и слуги по крайней мере не были застигнуты врасплох. Насколько мы можем судить, другие здания не сгорели, разрушению подвергся только царский дворец.
Наше заключение было полностью подтверждено текстом Идри-ми. Восстание действительно имело место. Оно привело к смерти Илим-илимма, и когда Идри-ми получил свое царство, он должен был построить для себя новый дворец, ибо дворец его отца больше не существовал. Сидни Смит указывает, что смерть Артадамы могла побудить Илим-илимма попытаться избавиться от власти Митанни. Так как Алеппо, где начался мятеж, традиционно был центром Хурри, любое действие против Митанни, естественно, было здесь непопулярно; но даже в Мукише северосирийсйие элементы преобладали, и его горожане не испытывали особых симпатий к Египту, поэтому и здесь политика царя должна была натолкнуться на оппозицию. Наследнику Артадамы Шутарне не составило большого труда поднять восстание против своего недовольного вассала.
Можно предположить, что Идри-ми находился в Алалахе, когда весть о возмущении в Алеппо и, возможно, убийстве его отца достигла его ушей, и, предвидя, что беспорядки могут распространиться, он со всей семьей бежал на юг вдоль Оронта до города, называемого Эмар[34], который являлся приданым его матери. Таковы, по-видимому, обстоятельства сожжения алалахского дворца. Но в Эмаре он обнаружил, что его братья, каждый из которых, согласно обычаю, управлял городом-государством, были теперь на стороне Митанни, и хотя открыто не выступили против него, но доверия явно не заслуживали.
Тогда «я взял мою лошадь, и мою колесницу, и моего оруженосца и уехал отсюда. Я пересек пустынную землю и пришел к воинам Суту (сутиям). С ними я провел ночь в моей крытой колеснице: на следующий день я уехал и прибыл в страну Ханаан. В стране Ханаан я пришел в город Аммйя. В Аммий жили сыновья города Алеппо, сыновья страны Мукиш и Нии и воины страны Ама’у; они увидели меня, и вот я был сын их господина, и воистину они соединились против меня. Поэтому я увел тех, кто следовал со мной, прочь и оставался среди воинов-хапиру семь лет». Царевич, конечно, надеялся отдаться под покровительство фараона, чем и объясняется его побег на юг; он не осмеливался останавливаться там, где имелись жители его собственной страны, для них он был «сын своего отца», против которого они подняли бунт. Хотя Аммия все еще непосредственно подчинялась Египту, контроль со стороны последнего был недостаточно силен, чтобы гарантировать безопасность Идри-ми. Интересно, что он нашел убежище в одном из еврейских племен, обретавшихся на крайнем севере Ханаана (к северу от земли Ашер и Зебулон) за несколько поколений до того, как Иисус Навин вторгся в страну с юга.
Семь лет Идри-ми оставался в изгнании, постоянно совещаясь с оракулами[35], и наконец знамения оказались благоприятными. Он не объясняет, каковы именно они были. Мы должны помнить, что «автобиография» составлялась спустя много лет в совершенно иных условиях, и он должен был быть осторожен в выборе выражений. Идри-ми предусмотрительно ничего не говорит о Египте, но, очевидно, находясь в изгнании, он понял, что Египет — расщепившаяся трость[36] и что единственный выход — искать покровительства Митанни. Поэтому он написал Шутарне, «могущественному царю, повелителю воинов земли Хурри», испрашивая возвратить благоволение[37]: «Наше слово милостиво приняли цари, повелители воинов земли Хурри»; в переписке были оговорены условия соглашения, были принесены необходимые жертвы, и «затем я стал царем». Он построил суда, погрузил на них своих воинов и морем достиг земли Мукиш, т. е. причалил к своей собственной гавани в устье Оронта (современная Эль-Мина у подножия горы Касиос) «перед горой». Как он пишет, и «бык и овца. предстали передо мной как знак расположения, они были и дальше на моем пути. Как один человек, земли Ния, Ама’у, Мукиш и город Алалах, моя столица, вернулись ко мне». Его братья тоже были примирены и получили от него подтверждение на право управлять.
Это широкое признание царя, который столь долго был изгнанником, являлось, конечно, результатом того, что Шутарна одобрил его возвращение; но в документе ничего не сказано об Алеппо, который являлся частью царства Илим-илимма; значит, отныне он был утрачен, и потеря города, видимо, была одним из условий, поставленных Шутарной. Другим условием должно было быть вступление в войну между Хурри и хеттами из. Анатолии, которые в этот момент, накануне восшествия на престол Суппилулиумаса, были ослаблены и в известной мере зависели от милости противника. Но, расположенные в глубине материка, государства союза Хурри были отделены от хеттов грядой Тавра и могли вторгнуться к ним лишь через несколько горных проходов, которые хетты удерживали бы до последней возможности. Один только царь Алалаха мог совершить нападение с фланга, потому что имел выходы к морю, располагал морской гаванью и судами; более того, контролируя Бейланский проход, он мог воспользоваться прибрежной дорогой, идущей от Александретты на Киликийскую равнину. На берегах залива имелось семь хеттских гаваней, маленькие крепости-города. «Их, — говорит Идри-ми, — я разграбил. Страна хеттов не собралась и не выступила против меня; что я хотел, я сделал. Я унес их имущество… их товары, их сокровища и разделил между воинами, и взял свою долю. Затем я вернулся в землю Мукиш и вошел в город Алалах, мою столицу. Захваченное имущество и товары я приказал отправить на юг из страны Хатти, и я построил дом. Я сделал мой трон точным подобием трона царей, мои приближенные начальники стали подобны служителям царя, мои сыновья стали подобны сыновьям царя, мой двор стал подобен двору царя».
Выше я описал, как была перестроена цитадель Алалаха в последний период слоя IV, после разрушения дворца Никмепа; в результате перестройки дворец стал более величественным; место прежнего дворца не застраивалось, а было использовано как часть плаца перед цитаделью. Это согласуется с «автобиографией» Идри-ми; дворец его отца прекратил существование, и он строит новый. Но Идри-ми ясно дает понять, что его сооружение отлично от старого, это полная имитация дворцов его союзников — царей Митаннийского союза. Жилище Никмепа — не более чем увеличенный в размерах частный дом в лучшем жилом квартале города; Никмепа скорее был первый среди равных, чем царь. Илим-илимма расширил дом отца, но продолжал жить среди горожан, и, когда народ взбунтовался, дом царя оказался беззащитен. Похоже, что Идри-ми усвоил этот урок и использовал добычу, захваченную у хеттов, не для восстановления дома своих предков, а для обеспечения собственной безопасности. Он хотел жить, как подобает царю, под защитой своего войска, в твердыне, огражденной со всех сторон от любых посягательств; он строит дворец внутри цитадели.
Изменения в политической обстановке того времени хорошо иллюстрирует обнаруженная керамика.
На Иорган-тепе, месте древнего города Нузи, возле Киркука, к востоку от р. Тигр, был обнаружен необычный тип расписной керамики, датированной благодаря табличкам, относящимся к тому же периоду, временем около 1450–1350 гг. до н. э.; самые ранние образцы связаны с правлением Шаушшатара, царя Митанни (рис. 16). В верховье р. Хабур на Телль-Брак отмечено внезапное появление этой керамики, возможно, в то время, когда Шаушшатар все еще находился у власти. Эта керамика, отличительная особенность которой — роспись непрозрачной белой краской по черному или коричневому фону, может считаться характерным признаком влияния Митании. На Атчане один-два фрагмента этой керамики появляются в позднем периоде слоя V, т. е. накануне правления Никмепа. Два-три черепка могут быть отнесены ко времени Илим-илимма, так как они обнаружены в траншее, прорытой для фундамента его пристройки ко дворцу. В завершающей фазе слоя IV, после разрушения дворца, эта керамика встречается уже часто; она весьма распространена в слое III, наибольшее ее количество — в слое II (уже изделия местных мастеров), и полностью она исчезает в слое I.
33
Большое число табличек оставалось в архивной комнате, возможно, из-за спешки; некоторые были обронены по пути из здания, и целая россыпь была найдена в переднем дворе (явно содержимое корзины), видимо, дворец уже был в огне и спасатели не могли вернуться и подобрать их.
34
Эмар теперь локализуют на западном берегу Евфрата, выше впадения Белиха. —
35
Он говорит: «Мне стали ясны знамения птиц, я изучал внутренности ягнят». С. Смит объясняет, что гадания по полету птиц были в обычае у хеттов (письмо, найденное на Атчане, возможно, имеет отношение именно к птицам, которые содержались для этой цели), и вполне вероятно, что такие гадания являлись постоянными в практике государственного управления как в Сирии, так и в Риме, Глиняная модель внутренностей животного обнаружена на Атчане; она поделена на квадраты, где отмечены выпуклости и выемки, ключ к толкованию предзнаменований по отклонениям на поверхности печени животного. Царь Идри-ми, возможно, пользовался моделью такого типа.
36
Намек на образ, встречающийся у пророка Иезекиила (29: 6–7): «И узнают все обитатели Египта, что Я — Господь; потому что они дому Израилеву были подпорою тростниковою. Когда они ухватились за тебя рукою, ты расщепился, и все плечо исколол им; и когда они оперлись о тебя, ты сломался и изранил все чресла им». —
37
В надписи он сначала говорит о своем возвращении иа родину, а затем о договоре с Шутарной; но на деле либо сначала был заключен договор, либо и тому и другому предшествовала длительная подготовка, и только формальности были отложены до возвращения в Алалах. Обязательства договора и «высокая клятва» были в действительности односторонними.