— Подожди, подожди, — Нат перехватил руку жены, целеустремлённо и в тоже время словно ненароком переместившуюся с его груди на живот и ниже. — Но ведь мы же не вечно будем молодыми — мы состаримся! И потом, ведь до тебя миллиарды женщин рожали, и…
— Знаешь что, дорогой, — Джейн вырвала свою руку из его пальцев, пружинисто села на кровати, и Натаниэль почти физически ощутил, как в ней закипает раздражение, — я не собираюсь следовать заветам прабабок, игравших в свиноматок! По-твоему, основное назначение женщины — это быть родильной машиной, так, да? Только не надо сказок про стакан воды, который тебе подадут на старости лет благодарные отпрыски! Да они прежде всего буду думать о том, как бы поскорее спровадить эту старую руину — то есть тебя — в крематорий и получить наследство! Да, да, именно так! Нужно зарабатывать деньги, и тогда тебя до самой смерти будут заботливо облизывать нанятые няньки-сиделки, и безропотно выносить за тобой дерьмо, потому что ты им за это будешь платить — и хорошо платить, вот так! А дети… — и она брезгливо сморщилась. — А что до россказней о продолжении рода — оставь это пасторам, лепечущим что-то про рай и ад! Мне лично наплевать, что будет здесь, на это дрянной планете, после того, как я сдохну и стану бесплатным ланчем для червей. Живём один раз, и поэтому надо взять от этой жизни всё, что можно — и даже то, что нельзя! А если тебе так надо о ком-то заботится — если тебе меня мало, — давай заведём собаку: хлопот меньше, а удовольствие то же. А пользы — пользы даже больше: хорошая собака — это престижно.
Натаниэль смотрел на жену, на её длинные волосы, упавшие на тугую грудь, на глаза, светящиеся в полутьме спальни, как у кошки, и думал, что она чертовски хороша. И ещё он вдруг вспомнил, как Джейн без всяких угрызений совести пошла на эвтаназию своей матери, прикованной к постели, — после того как врачи сказали ей, что старушка никогда уже не встанет, но протянет ещё не один год, мучая себя и других…
И всё-таки она уступила ему — третий раз в жизни. Уступила после того, как пару раз перехватила взгляды Ната, которые он бросал на женщин с маленькими детьми — такие ещё иногда встречались в элитном районе, где они жили. Джейн поняла своим обострённым, каким-то поистине звериным чутьём, что её муж не успокоится; и дело может кончиться тем, что их уютное гнёздышко в один не очень прекрасный день развалится — если в нём не запищит птенец. Так родилась Кэролайн.
Весь период беременности жены остался в памяти Натаниэля как один непрерывный сюрреалистический бред на грани шизофрении — Джейн измучила его до предела своими беспричинными истериками и непредсказуемыми капризами. Он терпел, утешая себя тем, что ей, бедняжке, так трудно — ведь она такая нежная и хрупкая! — и только много лет спустя догадался: на девяносто процентов весь этот театр абсурда был срежиссирован и поставлен ни кем иным, как самой Джейн, желавшей таким способом обезопасить себя на будущее от возможного повторения подобного эксперимента. А родила она легко и быстро, несмотря на своё худощавое телосложение.
— Поздравляю вас с первенцем, мистер Бампо, — сказала ему сиделка-филиппинка в родильном доме, куда счастливый молодой отец явился с огромным букетом цветов, чтобы забрать Джейн и новорождённую дочь. — Ваша девочка — просто ангелочек! Вам так повезло — Господь щедро наделил вашу жену здоровьем, она вам и десяток детишек нарожает!
— Спасибо, — поблагодарил Нат, грустно подумав про себя: «А вот это вряд ли…»
Сама Джейн отнюдь не выглядела безмерно счастливой — скорее наоборот. Она очень быстро перестала кормить дочь грудью (чтобы не испортить фигуру), не вставала к малышке ночью, когда та начинала хныкать, и не купала её, предоставив эти заботы мужу. Натаниэль ждал, что у жены вот-вот проснутся древние материнские инстинкты, но этого не произошло — нежеланный ребёнок так и остался нежеланным и нелюбимым; крохотный верещащий комочек красной плоти не вызывал у Джейн ничего, кроме брезгливости. И даже когда Кэролайн немного подросла и сделала свои первые робкие шаги, мать осталась к дочери равнодушной — в лучшем случае она её замечала, но не более того. И девочка чувствовала это — когда Джейн изредка обращала на неё внимание, ребёнок тут же заходился плачем, и успокаивался только тогда, когда Нат брал малышку на руки. Отец ухаживал за девочкой сам — в пределах возможного, работу он бросить не мог, — а потом в доме появилась пожилая дебелая мексиканка-baby-sitter. Двум молоденьким смуглым и темноволосым претенденткам на эту должность, явившимся по объявлению, Джейн мгновенно — только взглянув мельком на их ноги и бёдра — дала от ворот поворот, а «мама Роза» её вполне устроила и избавила молодую мать от необходимости самой заниматься Кэролайн.
Шло время, и вроде бы всё было хорошо.
Кэролайн росла. Она уже задорно носилась по лужайке у дома наперегонки с Бобби — громадным чёрным корсиканцем [6], безоговорочно признавшим малышку своей любимицей и хозяйкой и безропотно терпевшим потуги Кэролайн, когда она, сопя от усердия, тягала пса за уши или за хвост. Кличку псу дала Джейн, считавшая, что он очень похож на полицейских, которых они видели в Лондоне. Натаниэль не находил в собаке особого внешнего сходства с бравыми британскими блюстителями порядка, но охранником Бобби оказался превосходным — любой выказавший (пусть даже в шутку) недобрые намерения по отношению к Кэролайн, сильно рисковал: клыки у этой заботливой няньки и компаньона по детским играм были весьма внушительные.
Кэролайн росла, и в её характере всё чётче проступали черты, всерьёз обеспокоившие Ната — упрямство и откровенный эгоизм. Она привыкла к любви отца и к немому обожанию Бобби, привыкла к тому, что все её капризы тут же удовлетворяются, и привыкла считать себя центром внимания. Сам Натаниэль был единственным рёбёнком в семье, но он помнил слова деда, сказанные им когда-то давно своей дочери — матери Ната. «Ты дура, Рэйчел! У ребёнка должны быть братья и сёстры — только тогда он поймёт, что не ради него одного сотворён весь этот мир. А иначе… Вот раньше — нас было пятеро в семье, и мы…» — «Перестань, dad [7], — досадливо оборвала его Рэйчел. — Оставь ты эти свои фермерские замашки — теперь другие времена! Ты знаешь, сколько нужно денег, чтобы вывести в люди хотя бы одного ребёнка? Цены растут, как на дрожжах, жизнь дорожает, а я не хочу, чтобы мой Нат чувствовал себя хоть в чём-то обделённым». — «Дура ты, Рэйчел, — повторил старик, тяжело вздохнув, — мало я тебя драл в детстве, а теперь — теперь уже поздно…».
Однако первую же попытку Натаниэля заикнуться на тему второго ребёнка Джейн пресекла немедленно и яростно. Сначала она закатила мужу грандиозный скандал — «ты что, смерти моей хочешь, я чуть не померла от боли в этой гнусной родилке!», — а потом, зная пиетет Ната перед печатным словом, пустила в ход тяжёлую артиллерию.
— Вот почитай, что тут умные люди пишут! — с этими словами она швырнула на стол увесистый журнал, развёрнутый на странице с заголовком «Дети опасны для здоровья».
— Профессор социологии госпожа Робин Саймон и её коллеги из университета Флориды подтвердили то, что все родители давно подозревали: дети действительно сводят с ума своих пап и мам, — вслух прочитал Нат и недоумённо поднял глаза на жену. — Что за бред?
— А ты дальше читай, а потом скажешь, бред это или нет, — настаивала Джейн. — Ты читай, читай!
И Натаниэль прочёл. Группа Саймон воспользовалась данными национального опроса семей, проведённого в США ещё четверть века назад, в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов прошлого столетия. Опросом было охвачено свыше тринадцати тысяч мужчин и женщин, и в результате учёные пришли к выводу — статус родителя не только не приносит никаких ощутимых выгод, но и попросту вреден для психического здоровья. «Самым поразительным в полученных нами данных, — писала профессор Саймон, — является то, что не нашлось такого родителя, которого депрессия мучила бы в меньшей степени, чем бездетного человека. И мы считаем, — продолжала автор статьи, — что устоявшаяся точка зрения, будто бы дети являются ключом к личному развитию, а без ребёнка жизнь пуста и бессмысленна — не соответствует действительности. Наше исследование окончательно это доказывает» [8].
6
Кане корсо — собака из породы итальянских молоссов. Иметь собаку такой породы стало модным в начале XXI века.