Пока я жду на месте, в моей голове бродят разные мысли. Хотела бы я знать, что происходит с Кудряшом и Триной. Им дали отсрочку? Мягкий приговор? Может, им придётся сгнить в этой чёртовой тюрьме? Думаю, я бы предпочла умереть, чем провести остаток жизни среди бетона, зловония и одиночества.
Когда они приходят за мной, я поднимаю голову высоко. Я вынуждена подавить улыбку, когда они заходят в камеру и начинают задыхаться.
— Какого чёрта? Это что, говно? — спрашивает меня охранник-извращенец, прикрывая нос и рот ладонью.
— По запаху точно оно, — отмечает его сальный напарник.
Не говоря ни слова, я встаю с койки и подхожу к ним. Они смотрят на меня как на бешеную собаку, но неохотно надевают мне наручники.
— Фу, как же отвратительно, — говорит извращуга, морща нос.
Я пожимаю плечами и жду, когда меня выведут из камеры.
Извращенец осторожно сжимает мою руку и тут отдёргивает, отряхивая.
— Я не могу. Это слишком мерзко.
— Давай я, — второй делает шаг ко мне и жёстко хватает за руку, сжимая так, что я корчусь от боли. — Скорей бы уже от неё избавиться.
Я прикусываю губу, чтобы сдержать слёзы, пока он ведёт меня из камеры и по коридору. Мы проходим несколько камер, пока не останавливаемся у двери.
— Мадам Нейман хотела, чтобы ты сначала увидела казнь своих друзей.
Сердце застывает.
— Казнь?
Не успевает он ответить, как дверь открывается, и меня ослепляет дневной свет. Я щурюсь, глаза болят после того, как я провела бог знает сколько дней взаперти. Привыкнув к свету, я замечаю Трину и Кудряша, уже стоящих снаружи со связанными за спиной руками. Кудряш стоит на помосте и слабо улыбается, когда видит меня. Толстая петля свисает над его головой.
Виселица. Казнь через повешение. Меня бросает в дрожь от самой мысли об этом.
Мадам Нейман стоит в стороне, наблюдая за процессом. Она присутствует на всех казнях или только у особо удостоившихся? Она могла бы провести время с большей пользой, чем наблюдая, как умирают люди.
Вот он — тот самый момент, к которому всё и вело. Кудряш делает вид, что его не пугает неминуемая смерть. Трина тихонько всхлипывает под своей петлёй. А я с высоко поднятой головой шагаю под похоронный марш к своему месту в центре, взбираясь по ступенькам.
Охранники потихоньку привыкают к вони.
— Последнее желание? — громко спрашивает мадам Нейман.
— Да, — отзываюсь. — Я хочу попрощаться.
Нейман колеблется мгновение, но кивает.
Охранники ведут меня вниз по ступенькам сначала к платформе Трины.
— Можно мне обнять её? — спрашиваю извращенца. Тот оглядывается на мадам Нейман.
— Заключённая один-четыре-ноль-два просит разрешения на физический контакт с заключённой девять-восемь-один-семь.
Нейман кивает.
— Даю своё разрешение. Но не спускайте с них глаз.
Я слышу щелчок пистолета, когда один из них снимает с меня наручники. Освободившимися руками я обхватываю Трину. Она вздрагивает, пятясь назад.
— Чёрт, чем это от тебя пахнет?
Отстранившись, я отвечаю:
— Моим дерьмом.
Слёзы текут по щекам Трины. Она смотрит на меня и улыбается.
— Если с кем и умирать, то только с тобой.
Я больше не сдерживаю слёз. Как бы я ни храбрилась, один взгляд на Трину и Кудряша оставил дыру в моём сердце.
— Мне так жаль, — говорю я сквозь слёзы. — Это всё моя вина.
— Всё нормально, — успокаивает меня Трина, хотя у самой слёзы уже собираются на подбородке и капают на грудь. — Я сама это выбрала.
— Время, — выкрикивает Нейман.
Грубые руки оттаскивают меня от Трины, и я не могу думать ни о чём другом, кроме как о том, что больше никогда её не увижу. В голове мелькают воспоминания о том времени, что мы провели вместе. Она показала мне тайный выход из лагеря и просила никому не рассказывать. Она помогла мне проникнуть в правительственный бункер, благодаря своим «богатствам». Она научила меня консервировать томаты. Мы обменивались историями, делились секретами. Наши деньки в лагере, кажется, были в какой-то прошлой жизни.
Затем меня тащат к Кудряшу мимо мадам Нейман, следящей за мной с горящими глазами. Её выражение говорит само за себя. Для неё моё прощание — всего лишь очередная забава. Злость закипает у меня в груди. Хочется схватить её за волосы и окунуть лицом в грязь, а потом держать, пока не задохнётся.
Я не спрашиваю, можно ли обнять Кудряша, а просто молча это делаю. Когда я разрываю объятья, Кудряш ухмыляется мне.