Анже сразу подошла к мужу. Она тоже работала на пищевом комбинате, но их цех приходил в жилую зону раньше. Нареш обнял жену за плечи. Взгляд его привычно прошелся по голым стенам, полусферическому потолку, затем опустился на устланный жестким кавролином пол.
Внутри капсулы тоже ничем не походили на жилище человека. Не было ни украшений, ни мебели, ни домашней утвари, ни хозяйственных приборов — только два грубых суконных одеяла и две подушки, аккуратно уложенные у стены, неглубокая ниша в стене закрывалась небольшой дверцей, оттуда шел специфический запах хлорки.
Нареш, все еще обнимая жену за плечи, прошел вместе с ней на середину капсулы и опустился на пол. Она села напротив мужа. Он нежно провел ладонью по ее смуглому лицу. Пышные черные волосы, уже тронутые сединой, крупный рот, тонкие брови и огромные черные глаза, наполненные до краев любовью к мужу, — все в ней было красиво.
— Тебе надо переодеться, — нарушила молчание Анже.
Нареш снял рабочий комбинезон и накинул на плечи домашнее одеяние — халат без пуговиц с поясом.
В стене капсулы раздался тихий шорох, в ней образовалось небольшое квадратное отверстие, из которого, будто вышвырнутые небрежной рукой, на середину капсулы вылетели плоский пакет с пищевыми брикетами и две пластмассовые фляжки с сиропом. Ужин на двоих. Пища в капсулы биорам подавалась по транспортеру.
Анже разложила на полу брикеты: по два себе и мужу. Совсем недавно они жили втроем с сыном Готи, но тому исполнилось шесть лет, и агенты забрали его в детскую зону. Так поступали со всеми детьми биоров. У нее вдруг закружилась голова. Она привалилась спиной к стене и зажмурила глаза, по лицу побежали слезы.
— Успокойся, успокойся, — дрожащим голосом проговорил Нареш. — Надо терпеть.
— Я скоро умру! — со стоном воскликнула Анже. — У меня все время кружится голова! Я не могу работать! Если кто-нибудь из агентов или инженеров заметит это, я не вернусь к тебе.
Он поцеловал ее в губы. Слезы Анже были горьки.
— Не плачь, Анже, скоро все изменится.
Он знал, что его утешения мало помогают. Но что он мог поделать?
Анже тщательно вытерла подолом платья свое лицо, слабо улыбнулась.
— Не обижайся. Я очень боюсь раньше времени уйти от вас. Бедный Готи, как ему тяжело сейчас! — со стоном сказала она.
Нареш молча кивнул и принялся жевать брикет. Солоноватая клейкая масса сразу расползлась по всему рту, мешая нормально дышать и даже думать. Хотелось одного: как можно скорее протолкнуть ее в желудок, чтобы избавиться на время от изматывающего душу и тело чувства голода, которое почти никогда не оставляло биоров.
Анже и Нареш, если бы кто-то увидел их сейчас со стороны, представляли собой два жующих рта и две пары бессмысленно устремленных в пространство глаз.
Нареш сделал из фляги крупный глоток сиропа и поперхнулся. Анже несколько раз ударила его кулачком по спине. Удары были так слабы, что Нареш почти не чувствовал их. Откашлявшись, обессиленный, он прилег. Анже собрала обертки от брикетов, фляги, сложила все у стены. Потом села рядом с мужем, положила его голову к себе на колени. Длинными худыми пальцами стала перебирать волосы Нареша.
— Ты быстро седеешь, — проговорила она.
Нареш, выражая безразличие, шевельнул плечами.
— Попроси инженера, чтобы он дал тебе другую работу. — Пальцы Анже замерли, как бы тоже ожидая ответа. — У тебя тяжелая работа в цехе.
— Как будто ты не знаешь, что нам запрещено обращаться к инженерам, а с просьбами особенно. Если я сделаю то, что ты предлагаешь, меня накажут. Кто-то должен делать и эту работу.
Нареш сел, скрестив ноги под собой. Лицо его стало совсем печальным. Раньше в эти минуты сын сразу бросался к нему. Отец нарочно опрокидывался на спину и щекотал мальчика. Восторженный визг ребенка вызывал на лице матери мягкую улыбку. Потом мальчик садился на спину отца и с победным видом смотрел на мать: смотри, я все-таки победил большого и сильного отца.
Слезы опять навернулись на глаза Анже. Вряд ли теперь суждено ей когда-либо увидеть своего сына. Нареш заметил слезы жены.
— Надо держаться, Анже, — бодро сказал он. — Может, на этот раз мы добьемся своего.
— Ничего мы не добьемся, — махнула рукой женщина.
— Рано или поздно, но наши надежды сбудутся.
— Хорошо бы, — печально вздохнула Анже. — Только я не доживу до этого.
Нареш промолчал. Он еще немного посидел, а потом лег, не раздеваясь, тут же на полу. Вскоре Анже уснула.
Слабое гудение воздуха в вентиляционной системе под полом не нарушало тишины. Привычных шумов промышленного пояса не замечали.
Острое чувство тревоги гнало от Нареша сон. Сейчас он признавался себе, что страшится завтрашнего утра. Тот, кто донес на Феста, Лита и Риверу, не мог не знать, что они вестники, а он, Нареш, ходил в колонне всегда рядом с ними. Правда, не только он, но… Что делать, как сообщить своим, что он стал опасным для них?
Нареш тяжело вздохнул и закрыл глаза. Ответить сейчас на эти вопросы было невозможно. Ясно одно — он в опасности и не может ничего предпринять в свою защиту.
Нареш уже засыпал, когда в капсуле раздался тонкий свист. Биор приподнял голову и прислушался. Нет, ему не показалось: снова послышался свист. Он встал, приник лицом к решетке вентиляционного отверстия в полу капсулы. В глубине угадывалось чье-то лицо.
Нареш разбудил жену, с ее помощью отогнул кавролин и снял квадрат пола капсулы, он тоже был из пластика, с решеткой вентиляционного отверстия в середине. Анже удерживала кавролин, а Нареш с трудом протискивался головой вперед в образовавшийся лаз. Когда он полностью ушел вниз, Анже положила квадрат пола на место и расправила кавролин.
Внизу был Туб — оповещатель зоны.
— Есть срочный разговор, — сказал он, — и меня послали за тобой.
— Я боюсь, за мной могут прийти, меня не будет, и они начнут искать. — Нареш объяснил, почему он так думает.
— Не бойся, — успокоил его Туб. — Ночью они не приходят ни за кем.
Он полз впереди так же, как и Нареш, проталкиваясь руками. У Нареша всякий раз когда он полз по этой трубе, было такое чувство, будто он натягивает ее на себя. Через несколько минут он весь покрылся потом. Хотелось остановиться, передохнуть, но Туб все полз и полз вперед. В слабом свете фосфоресцирующей стенки трубы, Нареш едва различал его ноги.
Наконец они выползли в главную вентиляционную трубу пояса. Стало немного просторнее и светлее, диаметр трубы позволял даже сидеть, чем немедленно воспользовались Туб и Нареш. Самое трудное — добираться до главной трубы. Да и здесь приходилось нелегко, особенно если надо было ползти против тугого потока воздуха.
— Скоро придем, — с придыханием заговорил Туб. — Уже недалеко — в третьей камере. — Так они называли распределители в главной трубе.
— А в чем дело? Почему так срочно? — спросил Нареш, вытирая рукавом халата лицо. — Я так растерялся, что даже не переоделся.
— Ничего, не замерзнешь. Сегодня у меня был связной от них, — кивнул Туб куда-то наверх. — Кинг приказал собрать всех. Есть важное сообщение. Пошли.
Он встал на четвереньки и довольно проворно двинулся вперед. Через несколько минут они достигли камеры своей зоны и опять присели передохнуть. Камера представляла из себя квадратное пространство чуть выше и шире трубы с двумя отверстиями по бокам. Нареш уже знал, что через одно из них можно попасть в сельскохозяйственный пояс, через другое — в промышленный.
Им потребовалось полчаса, чтобы добраться до нужной камеры. Здесь сидело несколько биоров. Нареш знал из них только Кинга, с которым несколько раз встречался внизу, и еще одного.
При виде Нареша и Туба биоры в камере оживились, но приветствовали вновь прибывших сдержанно — кивками. Даже здесь, где за ними никто не следил и где им некого было бояться, они по привычке обошлись без слов.
Кинг — худощавый, белолицый с седой головой, поднял руку, требуя внимания.