Стены домика были деревянные, двойные, с утеплителем между ними. Оконные рамы были покрыты снаружи бесцветным лаком.
На благоустройство, на наведение порядка вокруг домика ушло добрых три дня, за это время примятая трава перед крыльцом стала подниматься, глубокие колеи я полил водой, чтобы приободрить размятую в них траву и заставить ее зарастить углубления.
На лес, который начинался в десяти метрах от сарайчика, на луг, на скатерть эту самобранку, накрытую для пчел и шмелей, я, работая, только поглядывал, но не смел еще, переполненный хлопотами благоустройства, зайти туда. Это будет впереди.
Столько у меня впереди!
В сарае я разложил на полках инструменты: молоток, пассатижи, пилу, отвертки, гвозди, шурупы в коробочках и прочее, без чего мужчина не мыслит себя в доме. Еще у меня была небольшая бензопила, топор и топорик. В ящике оставалась пока нераспакованной небольшая стиральная машина.
Ну вот, кажется, все. Телевизор работал, компьютер — тоже, плита послушно жарила яичницу и варила кофе, я привыкал к звукам открываемых дверей (у каждой свой), скрипу крылечка, диван принял мое тело, душ аккуратно полил мою спину, полотенца сохли на веревке, протянутой от дома к сараю, и мне казалось, что солнечные лучи ароматизируют их не хуже дезодорантов.
Шум шоссе, шуршание, шелестение шин, открыл я, тоже, оказывается, мне нужен. Слишком много тишины — это уже перебор. Находиться на границе шума и тишины — как раз то, что нужно. Хочешь покоя — углубись в лес; хочешь знать, что ты живешь в людском мире, что не порываешь с ним связи — пойди к шоссе.
Строительство окончилось 16 мая; три дня, как я уже сказал, ушли на наведение порядка.
Лес
Теперь — лес. Лес, как я уже говорил, был нехоженый. А я хотел приспособить хоть небольшой его участок для себя. В лесу нужно было пробить, проторить тропинку среди заваливших землю сучьев и упавших деревьев. Нужно сделать надежную дорожку к ручью. А еще тропинка в лесу мне была нужна для прогулок. Заодно я буду заготовлять дрова для камина и, может быть, на зиму, если надумаю здесь остаться. Впрочем, это едва ли.
И, чуть зайдя в лес, я ухватил за комель первую, сухую в комле, но тяжелую из-за величины ветку и поволок ее к сараю. Нет, иные придется тащить по частям. В этот лес лучше входить с пилой и топором.
Топорик был еще в смазке; я его проверил: мог бы быть и поострее. Смазку пришлось стирать и с бензопилы, она была чуть больше полуметра.
Таща тяжелую ветку, впитавшую ветвистой частью сырость земли, с налипшими на нее прошлогодними и позапрошлогодними листьями, а после пиля ее, чтобы отделить первое аккуратное поленце, я поймал себя на неторопливости. Заметив ее в себе, я даже в нее не поверил. Почти незнакомое ощущение! Когда она придет ко мне насовсем и, может, овладеет мной, станет моим качеством, тогда я расскажу обо всем, что у меня связано с ее противоположностью, спешкой, а после и о самой неторопливости, мне еще почти неведомой.
Четыре полешка, серые, сухие, с желтым срезом, с островками готовой отпасть коры, лежали на траве. Я сложу из таких поленницу в сарайчике, поленницу до самого потолка. От сухости они будут звонкие, как клавиши. А еще, высыхая, они запахнут и создадут в сарайчике дух этого жилища — я тоже узнаю его позже.
Истонченную ветвистую часть, у русских она называется паветье, я изрубил на одинаковой длины сучочки, которые пойдут под таган.
Таган, таганок я тоже купил — в магазине, где продается всё для туристов. Это металлическая тренога с обручем наверху, на который ставят кастрюлю, а под ножками разводят огонь. Приспособление это очень давнее, происхождение слова татарское; с таганом я был знаком по варке варенья в саду.
За второй ветвищей пришлось идти уже дальше. Я приволок ее, вытер со лба пот и понял, что у сарая мне не хватает чурбака, на котором я буду рубить и дрова, и сучья. Может быть, я прикачу чурабак из леса, распилив какую-нибудь колоду, надо будет присмотреть.
Полешков на траве у сарая прибавлялось — одинаковой длины, одинаково серого сухого цвета, они обещали мне радость, пылая в камине в непогожий день.
За третьей веткой я шел уже по примятой траве — здесь и проляжет моя первая стежка в лес. Подумав об этом, я остановился и поднял голову. Деревья — грабы, буки, реже дубы — держали густые верхние листья высоко-высоко над землей. Сразу за ними начиналась синева неба.
Я подумал, что будет лучше, если я поздороваюсь с деревьями. Представлюсь им — мне это свойственно, одушевлять предметы, меня окружающие. Деревья здесь были высоки, величавы, человека они, скорее всего, не знали; вот один из них что-то делает внизу, копошится, таская грузы, что больше его; он как муравей; задирает, в отличие от муравья, голову, смотрит подолгу вверх… что за невидаль?