Выбрать главу

Я положил ладонь на шершавый ствол ближайшего дуба. Кора была совершенна: нетронута, здорова, затейливо бугриста и бороздиста, без единого изъяна, лишайники кое-где украшали ее золотисто-зеленым узором. Эта кора создавалась долго, по своим законам, теперешний ее рисунок был уникален — как уникально бывает лицо иного старика; кора ответила моему прикосновению хорошо ощутимым теплом.

— Привет, дерево, — сказал я.

Рядом с ладонью я увидел муравья, он полз наверх. Туда, где синее небо и белое облачко. На Эверест. В космос.

— Удачи, приятель! — сказал я муравью, провожая его глазами.

Надо мной, над чуть колышущимися верхушками высоких деревьев, касаясь их, двигалась, текла широкая синева. И конечно, стали складываться стихи, которые я некоторое время бормотал:

Голубое днище неба,

Чуть листвы, травы касаясь,

Проплывало надо мною;

Преогромный чудо-лайнер

Шел неспешно надо мною,

Проплывал, шурша листвою,

Проплывал, плеща волною,

Над моею головой…

У сарайчика была уже горка поленьев, сучья составили шаткую гору; я подумал, что зря таскаю сюда тяжеленную ветку, могу отпиливать паветье у кромки леса и оставлять там, в стороне от тропинки.

Часам к 12 я устал, оставил топорик и пилу на траве у сарая и — впервые! — присел на крылечко.

Уф!..

Что еще нужно мне здесь, кроме чурбака? Ну понятно, — плетеное кресло! Хорошо бы трубочку с табаком для полного кайфа. Но курить я бросил давно; может быть, вернуться к этому делу?

Прямо передо мной лежал луг. Даже с крылечка я слышал ровное гудение пчел и шмелей над ним, там тоже шла работа, там тоже запасались на зиму. С луга ветерок время от времени доносил до меня медовые и цветочные ароматы, окатывал меня теплой их волной.

Я встал и пошел на луг. Увидел, как наклоняется то один, то другой высокий стебель колокольчика, они здесь тоже, естественно, были, росли поближе к лесу — это грузный шмель садился на цветок; мохнатый купчина усаживался за пиршественый стол и запрокидывал хмельную чашу в рот.

Стихотворение само собой продолжилось.

…Я же, крохотный, на дне я,

Океана дне глубоком,

Среди водорослей гибких,

Средь камней, как лес, зеленых,

Потерявшись в рыбьей стае,

Я махал тебе руками,

Синий день, что как корабль,

Проплывал, шурша листвою,

Проплывал, плеща волною,

Исчезал за горизонтом,

Исчезал за горизонтом…

Справа от меня тоже был гул — там по скоростному шоссе шли и шли в обоих направлениях, летели, нигде не останавливаясь — ни рядом с красивым холмом, ни у озера или реки, ни под раскидистым дубом возле дороги, ни у леса — скоростные американские машины.

Родилось, видимо, другое понятие о красоте: ровная дорога, автомашина, послушная каждому движению руки, даже пальца — и мелькание всего — Моне, Мане, Ван Гога, Поленова, Левитана справа и слева — тех зрелищ, что, даст бог, будут достижимы на старости лет.

Но до старости, как говорится, надо еще дожить.

Утро в лесу

Раннее утро в лесу — это, конечно, праздник. Праздник, когда нет никаких дел, когда никуда не торопишься, никуда не идешь (кроме как к Утру) и ничто тебя не заботит — вот тогда это праздник.

Но, честное слово, утро нужно еще суметь осознать. Если что-то тебе мешает — какой-то вчерашний гвоздь, — выдерни его.

Свежо и душисто пахнет отдохнувшая за ночь трава и листва. Ароматы ее содержат, наверно, какие-то живительные включения — легкие отвечают им глубоким вздохом, а по телу разливается радость.

Следы к лесу по высокой траве походят на лыжню: повсюду обильная роса. Почти все цветы еще закрыты, но над высокой травой уже пролетает одинокая пчела, пчела-разведчица; она делает круг и исчезает, не найдя ни одного цветка, на который можно было бы сесть и выпить утреннюю порцию нектара.

Роса в траве сверкает крохотными разноцветными огоньками — это солнце рассыпалось по бесчисленным ее капелькам, и каждая из них засверкала своим особым цветом. Увидеть это однажды — значит обрести редкое сокровище, оно не гаснет в памяти и ты им можешь быть богат.

Из леса вдруг доносится как бы тяжелый вздох — тебя окатывает теплая волна, словно кто-то большой-большой зевнул, проснувшись, и выдох донесся до тебя; в теплой этой волне чудится дух огромной шкуры.

Стволы деревьев сонно теплы.